– Бог недоволен! Бог вами недоволен! – проповедует Жюстина голосом медиума.

– Бог недоволен Бернаром? – спрашивает слабый встревоженный голос.

– Бог недоволен Яном и Франсиной! – кричит Жюстина. – Бог хочет, чтобы ты убил их!

– Тварь! – орет на нее Ян.

Курок щелкает вхолостую. Патронов больше нет. Патронов для кого? Жюстина бросается ко мне, а Ян кричит, явно обращаясь к Франсине: «Дай мне ствол с земли!» Пистолет Мерканти!

– Ты видишь, что Господь сделал выбор! – кричит Жюстина. – Стреляй, Бернар, стреляй! Бах! Бах!

– Бах! – повторяет Бернар и нажимает на курок. – Бах! Бах! Бах!

Выстрелы, вопли, ответные выстрелы, можно подумать, что мы на поле боя, свист пуль в ушах, голоса перекрывают друг друга, сливаясь в оглушительную какофонию. С каким‑то странным любопытством я жду, когда одна из пуль вонзится в мое тело… Мне кажется, что я так долго жду смерти, что уже и страх улегся, мое сердце заледенело.

Ах, дьявол! Ах, дьявол! Ах, дьявол, как же больно! Там в плече, я чувствую, там дырка, я ее чувствую, я могу засунуть туда палец. Ох! От одной мысли подступает тошнота, я уверена, что пуля прошла через плечо, что там, в моей плоти, круглая дыра, мне трудно поверить в это, но ведь мне так больно, и…

Шум прекратился. Раскаты удаляющейся грозы. Назойливый запах пороха. Стоны. Ощущение ватных тампонов в ушах, я сглатываю, чтобы уши разложило, но безуспешно. Чей‑то голос сквозь вату.

– оооо тааааа гууууу?

Вата внезапно разрывается, и тогда я слышу:

– Какого черта мы валяемся в снегу?

Неуверенный голос дяди в оглушающей тишине.

– Жюстина? Боже мой, Жюстина! Но, но что случилось? Лорье! Вставайте, приятель! Это же настоящая бойня! Эй, кто‑нибудь, помогите!

Далекий голос:

– Иди в задницу‑у‑у‑у, старый хре‑е‑ен!

Летиция. Они с Кристианом застряли там наверху. Забились, как крысы. Сейчас дядя с ними разберется, и…

Это бред. Мы не в компьютерной игре. Боль возвращается, меня захлестывает кипящая волна, и в то же время звуки становятся яснее, я слышу, как дядя трясет Жюстину, повторяя ее имя, потом бежит к Иветт.

Иветт.

– Все в порядке, – лепечет она, и я начинаю рыдать от счастья, – все в порядке, месье Фернан, займитесь остальными.

– Но они мертвы! – кричит дядя. – Мадам Реймон лежит ничком в снегу, у Яна снесено все лицо, у мадам Ачуель все внутренности наружу, Лорье без сознания, у другого жандарма только полголовы, а толстый паренек…

– От тараканов помогают инсектициды…

– Он жив! – с облегчением восклицает дядя. – Мальчик мой, ты ранен? Пошевели руками‑ногами.

– Не могу, – отвечает Бернар, – нога какая‑то странная. На похороны одеваются в черное.

– Дай‑ка посмотреть… Ох, черт! Не шевелись, слышишь, главное – не шевелись! Он может полежать спокойно? – спрашивает у нас дядя.

– Непонятно почему, – объясняет Иветт, – но он не очень чувствителен к боли.

Слышу, как дядя быстро переходит с места на место, становится на колени возле меня.

– Иветт, – зовет он взволнованно, – у Жюстины широко раскрыты глаза, она не моргает, и…

– Она слепая! – шепчет Иветт. – Это нормально, что она смотрит в никуда! Пощупайте пульс! На сонной артерии.

– Бьется! Еле‑еле, но я чувствую! Слава Богу, надо идти за помощью.