— О чем?

— Не подавать на развод. Сказал, что церкви сейчас нелегко и развод может причинить серьезные неприятности, — Джейн помолчала. — Ты того же мнения?

— Я не хочу развода, но по другой причине. Церковь достаточно сильна, и проблемы ее членов, священнослужителей или мирян, не приведут к ее гибели. Я не хочу развода, потому что не люблю признавать собственные неудачи.

— Но мы потерпели неудачу, — тяжело вздохнула Джейн. — Не создали семью, не получилось и совместной жизни. Мы зачали детей, жили в одном доме. Но настраивались на одну волну лишь когда трахались, накурившись «травки». В остальном мы жили в разных мирах. Твой мир не соприкасался с моим, в твоем мире меня не существовало.

Пастырь достал сигарету из пачки, что лежала на разделяющем их кофейном столике, закурил.

— Извини меня.

— Тебе не за что извиняться. Ты не лгал мне. Ты сразу посоветовал мне избавиться от ребенка. Именно я настояла на свадьбе. Ты никогда не говорил, что любишь меня, да и не чувствовала я твоей влюбленности.

Он молча курил.

— Наверное, я сглупила, — продолжала она. — А может, просто была слишком наивной. Я думала, что беременность — признак того, что мы любим друг друга, ибо иначе такого бы не случилось. Теперь я знаю, что это не так.

— Как дети? — спросил Пастырь.

— Отлично. Им здесь нравится. Даллас куда больше и интереснее Черчленда.

— Они спрашивают обо мне?

— Практически нет. Иногда, когда видят тебя на экране, показывают пальцем и говорят: «Это папа», — но не более того. О деде они спрашивают. Это и понятно, он проводил с ними куда больше времени.

Вновь он промолчал.

— Дети, что животные. Отношение к ним они чувствуют интуитивно. Реагируют на проявленную любовь, внимание.

Пастырь затушил окурок.

— Ты изложила свои аргументы. Полагаю, больше добавлять нечего.

— Изложила? А вот у меня полной уверенности нет. Я часто слушала твои проповеди. Ты постоянно твердил, что твой Бог — Бог требовательный, не дозволяющий, чтобы кто-то встал между Ним и тобой. А тебя не удивляет, что Иисус умер, ни разу не заявив о своей любви к женщине?

— Иисус заявлял о своей любви ко всему миру и всем людям в нем. Он умер, чтобы мы могли жить.

— С этим я не спорю. Но возможно ли, что Иисус отдал всем так много любви, что у него не осталось ее ни капли для одной отдельно взятой женщины?

— Если ты хочешь сказать, что я похож на Иисуса, то это полная чушь.

— Я хочу сказать не это, — возразила Джейн. — Я говорю, что ты отдал всю любовь, что была в тебе, во имя Христа, а любви, которую ты мог бы дать кому-либо от себя, не осталось. Ни от себя, ни для себя.

— Ты не можешь меня понять. Работы так много, а отпущенного времени — чуть.

— Ты не прав, Пастырь. Я тебя понимаю. Очень хорошо понимаю. Поэтому и ухожу. Я наконец осознала, что в своей работе ты должен быть полностью свободен. Личная жизнь для тебя — камень на шее.

— Получается, что я ужасный человек, — прошептал он. — Чудовищный эгоист.

— Ты совсем не такой, Пастырь, — покачала головой Джейн. — Просто ты стараешься для всех людей, потому что считаешь, что этого хочет от тебя Бог. Может, это и так. Но я не могу поверить, что Иисус в своем милосердии просит от тебя чего-то большего, нежели то, чтобы ты был самим собой.

Пастырь поднялся, посмотрел сверху вниз на Джейн, глубоко вздохнул.

— Я надеюсь, Джейн, — в голосе его звучала печаль, — что не дьявол говорит твоими устами, пытаясь отвратить меня от трудов во славу Господа.