И в нерву ночь от свеч веселый блеск.

         И вдруг… к полночи за вратами

         Ужасный вой, ужасный шум и треск;

         И слышалось: гремят цепями.

         Железных врат запор, стуча, дрожит;

         Звонят на колокольне звонче;

         Молитву клир усерднее творит,

         И пение поющих громче.

         Гудят колокола, дьячки поют,

         Попы молитвы вслух читают,

         Чернец в слезах, в кадилах ладан жгут,

         И свечи яркие пылают.

         Запел петух… и, смолкнувши, бегут

         Враги, не совершив ловитвы;

         Смелей дьячки на крылосах поют,

         Смелей попы творят молитвы.

         В другую ночь от свеч темнее свет,

         И слабо теплятся кадилы,

         И гробовой у всех на лицах цвет,

         Как будто встали из могилы.

         И снова рев, и шум, и треск у врат;

         Грызут замок, в затворы рвутся;

         Как будто вихрь, как будто шумный град,

         Как будто воды с гор несутся.

         Пред алтарем чернец на землю пал,

         Священники творят поклоны,

         И дым от свеч туманных побежал,

         И потемнели все иконы.

         Сильнее стук — звучней колокола,

         И трепетней поющих голос:

         В крови их хлад, объемлет очи мгла,

         Дрожат колена, дыбом волос.

         Запел петух… и прочь враги бегут,

         Опять не совершив ловитвы;

         Смелей дьячки на крылосах поют,

         Попы смелей творят молитвы.

         На третью ночь свечи едва горят;

         И дым густой, и запах серный;

         Как ряд теней, попы во мгле стоят;

         Чуть виден гроб во мраке черный.

         И стук у врат: как будто океан

         Под бурею ревет и воет,

         Как будто степь песчаную оркан

         Свистящими крылами роет.

         И звонари от страха чуть звонят,

         И руки им служить не вольны;

         Час от часу страшнее гром у врат,

         И звон слабее колокольный.