На третью ночь свечи едва горят;

         И дым густой, и запах серный;

         Как ряд теней, попы во мгле стоят;

         Чуть виден гроб во мраке черный.

         И стук у врат: как будто океан

         Под бурею ревет и воет,

         Как будто степь песчаную оркан

         Свистящими крылами роет.

         И звонари от страха чуть звонят,

         И руки им служить не вольны;

         Час от часу страшнее гром у врат,

         И звон слабее колокольный.

         Дрожа, упал чернец пред алтарем;

         Молиться силы нет; во прахе

         Лежит, к земле приникнувши лицом;

         Поднять глаза не смеет в страхе.

         И певчих хор, досель согласный, стал

         Нестройным криком от смятенья:

         Им чудилось, что церковь зашатал

         Как бы удар землетрясенья.

         Вдруг затускнел огонь во всех свечах,

         Погасли все и закурились;

         И замер глас у певчих на устах,

         Все трепетали, все крестились.

         И раздалось… как будто оный глас,

         Который грянет над гробами;

         И храма дверь со стуком затряслась

         И на пол рухнула с петлями.

         И он предстал весь в пламени очам,

         Свирепый, мрачный, разъяренный;

         И вкруг него огромный божий храм

         Казался печью раскаленной!

         Едва сказал: «Исчезните!» цепям —

         Они рассыпались золою;

         Едва рукой коснулся обручам —

         Они истлели под рукою.

         И вскрылся гроб. Он к телу вопиет:

         «Восстань, иди вослед владыке!»

         И проступал от слов сих хладный пот

         На мертвом, неподвижном лике.

         И тихо труп со стоном тяжким встал,

         Покорен страшному призванью;

         И никогда здесь смертный не слыхал

         Подобного тому стенанью.