Как пахарь, битва отдыхает.

         Кой-где гарцуют казаки.

         Равняясь, строятся полки.

         Молчит музыка боевая.

         На холмах пушки, присмирев,

         Прервали свой голодный рев.

         И се – равнину оглашая,

         Далече грянуло ура:

         Полки увидели Петра.

         И он промчался пред полками,

         Могущ и радостен, как бой,

         Он поле пожирал очами.

         За ним вослед неслись толпой

         Сии птенцы гнезда Петрова —

         В пременах жребия земного,

         В трудах державства и войны

         Его товарищи, сыны:

         И Шереметев благородный,

         И Брюс, и Боур, и Репнин,

         И счастья баловень безродный,

         Полудержавный властелин.

Представьте себе великого творческого гения, который столько лет носил и лелеял в душе своей замыслы преобразования целого народа, который столько трудился в поте царственного чела своего, – представьте его в ту решительную минуту, когда он начинает видеть, что его тяжба с веками, его гигантская борьба с самою природою, с самою возможностью готова увенчаться полным успехом, – представьте себе его преображенное, сияющее победным торжеством лицо, если только ваша фантазия довольно сильна для такого представления, – и вы будете видеть перед собою живую картину, начертанную Пушкиным в стихах, которые сейчас прочли… Да, в этом случае живописи стоило бы побороться с поэзиею, и великий живописец мог бы за честь себе поставить перевести на полотно, в живых красках, живые стихи Пушкина, чтоб решить задачу, как воспользуется живопись предметом, столь мастерски выраженным поэзиею. Тут задача живописца состояла бы уже не в творчестве, а только в творчески свободном переводе одного и того же предмета с языка поэзии на язык живописи, чтоб, сравнительно, показать средства и способы того и другого искусства. Повторяем: тут живописцу нечего изобретать – для него готовы и группы, и подробности, и лицо Петра – эта главнейшая задача всей картины… Полтавская битва была не простое сражение, замечательное по огромности военных сил, по упорству сражающихся и количеству пролитой крови; нет, это была битва за существование целого народа, за будущность целого государства, это была поверка действительности замыслов столь великих, что, вероятно, они самому Петру, в горькие минуты неудач и разочарования, казались несбыточными, как и почти всем его подданным. И потому на лице последнего солдата должна выражаться бессознательная мысль, что совершается что-то великое и что он сам есть одно из орудий совершения.

Но этим еще не оканчивается великая картина; это только главная часть ее; в отдалении поэт показывает другую часть, меньшую, но без которой картина его не имела бы полноты:

         И перед синими рядами

         Своих воинственных дружин,

         Несомый верными слугами,

         В качалке, бледен, недвижим,

         Страдая раной, Карл явился.