Какой же властью непонятной

         К душе свирепой и развратной

         Так сильно ты привлечена?

         Кому ты в жертву отдана?

         Его кудрявые седины,

         Его глубокие морщины,

         Его блестящий, впалый взор,

         Его лукавый разговор —

         Тебе всего, всего дороже:

         Ты мать забыть для них могла.

         Соблазном постланное ложе

         Ты отчей сени предпочла.

         Своими чудными очами

         Тебя старик заворожил,

         Своими тихими речами

         В тебе он совесть усыпил;

         Ты на него с благоговеньем

         Возводишь ослепленный взор,

         Его лелеешь с умиленьем —

         Тебе приятен твой позор;

         Ты им в безумном упоеньи,

         Как целомудрием, горда —

         Ты прелесть нежную стыда

         В своем утратила паденьи…

         Что стыд Марии? что молва?

         Что для нее мирские пени,

         Когда склоняется в колени

         К ней старца гордая глава,

         Когда с ней гетман забывает

         Судьбы своей и труд, и шум,

         Иль тайны смелых, грозных дум

         Ей, деве робкой, открывает?

Но в такой великой натуре любовь может быть только преобладающею страстию, которая в выборе не допускает никакого совместничества, даже никакого колебания, но которая не заглушает в душе других нравственных привязанностей. И потому блаженство любви не отнимает в сердце Марии места для грустного и тревожного воспоминания об отце и матери.

         И дней невинных ей не жаль,

         И душу ей одна печаль

         Порой, как туча, затмевает:

         Она унылых пред собой

         Отца и мать воображает;

         Она, сквозь слезы, видит их

         В бездетной старости одних,

         И, мнится, пеням их внимает…

         О, если б ведала она,

         Что уж узнала вся Украйна!

         Но от нее сохранена

         Еще убийственная тайна.