|
С собой в землю дреговичей решили взять две витических сотни – для них требовались и лодьи, и припасы. Нужны были дары для Благожита и всех его ближников – какое сватовство без подарков? Пришлось идти на поклон к Уте, просить о займе из старых Свенельдовых ларей. Хотя Эльге уместнее было бы самой дарить сестре дорогие подарки – за время поездки в Плеснеск Ута благополучно родила третьего сына. Довольный Мистина дал ему имя Свенельд и очень надеялся, что в младенце в белый свет вернулся старый воевода, его отец. Не откладывая на три месяца, положенные у славян, устроил пир по случаю имянаречения, где сутки гуляла вся киевская знать и все, кто пожелал зайти. Это было необходимо для родовой чести, хотя сам хозяин на пиршество заглядывал несколько раз – в разное время суток, а по большей части занимался в это время подготовкой нового похода.
Эльга заехала к сестре с обычными дарами: для роженицы – медовую кашу, лукошко яиц, три курицы, мешок прошлогодних сушеных яблок, а для младенца – маленькие рубашечки, пеленки, рушники и тонкий поясок. А взамен взяла несколько отделанных шелком кафтанов, серебряных чаш, моравских и греческих ожерелий и подвесок. Обрадованные пополнением в семье, в новую дорогу пустились весело. Однако Эльга была не свободна от тайного страха. Она и ее юный сын направлялись в самую глубину земель враждебного племени, с которым еще предстояло договариваться о мире. С собой вели три сотни отроков: две сотни большой дружины, и еще сотню составляли гриди Святослава, оружники Мистины и Острогляда. Но если Благожит не распустил ополчение и вздумает встретить русов стрелами, а не хлебом-солью – трех сотен окажется мало. Безопасность киянам должен был обеспечить посланный загодя бужанин Чудислав, старший плеснецкий жрец. От него Благожит будет знать, что кияне едут к нему как сваты, а значит, до конца переговоров находятся под защитой богов. Но кое-что мешало Эльге со спокойной душой довериться этой защите. – Они ведь знают… про древлян, – сказала она Мистине, еще пока они ехали по Моравской дороге обратно от Горины к Киеву. – Знают, что я… поехала править поминки по мужу и… мы убили деревских гостей. Они были моими гостями на том пиру… но это их не защитило. В те дни Эльга едва ли сознавала, что нарушает заветы богов. Тогда ей казалось, что она мстит за мужа и защищает себя от не менее тяжких потерь. Судьба не предлагала ей хороших решений – оставалось лишь выбирать между бедами, и она выбрала менее тяжкую. Однако она нарушила заветы богов и теперь не могла рассчитывать, что ее саму эти заветы будут оберегать по-прежнему. – Благожит может вспомнить… Маломира, – продолжала она, постепенно все лучше осознавая, какой выглядит теперь в глазах людей, какую славу ей создали недавние подвиги. – И подумать, что я и к нему приехала с тем же кровавым питьем, чтобы сватов домертва напоить и в сыру землю уложить. Тогда он сочтет себя вправе… сделать это первым. Хотя бы со страху. И он тоже… имеет причину нам мстить. Святослав жив, но его сын… Раз Людомир послал Етону эту весть из Хотимирля, значит, здесь все правда. Как по-твоему – нам есть чего опасаться? – Думаю, есть, – Мистина кивнул. – Я не хотел тебя пугать, если это тебе самой не пришло бы в голову, но если Благожит так и поступит, я не удивлюсь. Ну, то есть попытается. – И что мы будем делать? Просить талей? – Да. Придется самим тоже дать заложника. Пожалуй, Острогляда мы на это сумеем уговорить – ему не в первый раз, а к тому же он и сам хочет поскорее оказаться там же, где голова его сына… Бедняга! Мистина вздохнул с искренним сочувствием, обычно ему не свойственным. Он сам целых девять лет ждал, пока у него появится сын в законном браке; теперь таких сыновей наконец-то стало двое, радость смягчила его железное сердце, и он с необычной живостью понимал, какую боль должен ощущать отец, потерявший сына, который едва-едва вышел на свою жизненную дорогу. |
