|
Размером, может, чуть больше княжьего двора в Киеве. Внизу под холмом – весь из десятка дворов, загородка для скота, поодаль – длинное высокое строение, надо думать, овин, поставленный так, чтобы в случае пожара здесь или там не погибли и жилье, и жито разом. Вот и все. Если бы Благожитовы посланцы не успели по дороге ей рассказать, что здесь живет только сам княжий род, а другие хотимиричи, младших ветвей, обитают в других весях гнезда в нескольких верстах вокруг – пожалуй, и подумала бы, что их одурачили. Едва удержалась, чтобы не подшутить над сыном: Вещий на Царьград ходил, а ты до этой жабьей кочки не добрался! Но сдержалась: до умения смеяться над собой нужно дорасти.
– Князь в обчине ждет, – сказал им старейшина Родим. – Со сродниками своими. Пока ехали через весь, из дверей и оконцев на русов таращились глаза и глазенки. Открыто попадаться чужакам весняки опасались, но за каждым плетнем белели платки и мелькали трусливо подолы черных полосатых плахт. Ворота городца были открыты. Оглядывая вблизи тын и эти ворота, Мистина негромко насмешливо свистнул. Не Ираклия Понтийская. И даже не Искоростень… Однако плотно набитая тропа вверх была выметена и полита водой, чтобы прибить летнюю пыль – Благожит честно старался принять знатных гостей в лучшем виде. Основную часть дружины пришлось оставить на лугу перед весью – в городце могла поместиться разве что ее десятая часть. С собой взяли только гридей, и то всего три десятка. Вот в ворота вошел передовой Гуннаров десяток, потом знаменосец с «большим соколом», потом Святослав с матерью и обоими Свенельдичами. Посреди площадки бросались в глаза три идола. Зажинки давно прошли, поэтому все три были увенчаны огромными венками из подсохших колосьев – рожь, ячмень, пшеница, – украшенными велес-травой. Пространство между площадкой и бревенчатыми обчинами у вала наполняла густая толпа – пришли все Благожитовы сродники и те старейшины, кого он успел собрать. В этой серо-белой толпе, одетой в рубахи, насовы и сукманы своей домашней работы, выделялись пять-шесть человек в ярком цветном платье. Понимая, что Благожита нужно искать среди них, Эльга вгляделась. Светлобородые лица с круто выступающими носами казались ей одинаковыми, и взгляд невольно тянулся к цветным кафтанам: два хазарских, два ясских, один даже греческий, ну кто бы мог подумать… Не подавая вида, Эльга удивилась: не ждала обнаружить в этой глуши привозное платье, к тому же греческое. По старому их договору, Благожитовы люди имели право сбывать бобров, куниц и прочий свой товар в Киеве и там же покупать взамен все, что приглянется. Но за море, в Царьград и Самкрай, их торговым людям ходу не было, и поэтому паволоки и прочее обходились дреговичам в несколько раз дороже, чем киянам. Тут ушей ее достигло быстрое, тревожное перешептывание в ближних рядах пеших спутников. Кто-то проталкивался вперед, хватал кого-то за рукав, горячо доказывал что-то вполголоса. Что такое? Эльга обернулась, слегка хмурясь: нашли время болтать! И увидела – в шаге позади ее лошади один из «сирот перезванских», Велеб Бранеславич, быстро говорил что-то Люту, движением бровей указывая на старших хотимиричей. Даже Мистина остановился и повернулся к ним, вслушиваясь. «Уверен?» – тихо спросил Мистина. «Чтоб я белого дня не увидел!» – тихо, но с горячим убеждением ответил Велеб. И только Эльга хотела спросить, в чем дело, как Мистина шагнул к ней и взялся за узду ее лошади. – Это Перезвановы кафтаны! – прошептал он, когда она наклонилась к нему. Эльга сразу все поняла. Не приходилось гадать, о каких кафтанах идет речь и что означает их появление здесь. Даже Мистина переменился в лице: достоинство и учтивость сменились сдержанным гневом и решимостью. Эльга на миг задохнулась от потрясения. |
