Члены парламента уже заняли свои привычные места на согнутой полукругом березовой ветке. Лишь одно место на ветке пустовало: место Вислошейки. Но войдя в зал, друзья одновременно ахнули, сообразив, что грязная груда серых перьев в углу принадлежит сове, и не просто сове, а бывшей наставнице Вислошейке.

   Глаукс милосердный, что с ней произошло?

   Когда-то перья у Вислошейки были густого, сочного коричневого цвета, с яркими белыми крапинками. Но теперь ее бурые перья посерели, а когда-то янтарные глаза приобрели цвет размокшей глины.

   Вислошейка не переставая щелкала дрожащим клювом, словно бормотала что-то неразборчивое.

   Первым слово взял Борон.

   Он говорил спокойно и доброжелательно. Он видел потрясение в глазах юных стражей и всей душой надеялся, что старый Эзилриб не ошибся, пригласив их на заседание. Никто не сомневался в храбрости и мужестве лучшего в мире клюва.

   Но сейчас им нужна была не храбрость, а зрелость.

   — Молодые птицы, Вислошейка не подверглась сокрушению. Крупинки тут ни при чем, — негромко пояснил белоснежный король.

   — А что с ней тогда? — еле слышно прошептал Сумрак.

   — У нее оцепенел желудок, — ответил Борон. — И разбито сердце.

   — Разбито? — переспросила Гильфи. Она никогда не слышала, что сердце может разбиться.

   — Это трудно объяснить, — начал Борон и задумчиво обвел глазами друзей, размышляя, как бы лучше все объяснить. — Вы знаете, что самые сильные чувства мы, совы, воспринимаем и переживаем мускульным желудком. Лишь немногие чувства проходят через наше сердце. Но когда сова становится бесчестной, когда она предает свое дело, друга или все дерево, как поступила наша Вислошейка, передавая врагу важную информацию во время осады, она тем самым предает собственное сердце. Рано или поздно такая сова понимает, что натворила, и тогда желудок ее цепенеет, а сердцу приходится работать за двоих, чтобы возместить утрату. Но совиное сердце не приспособлено для такой нагрузки, поэтому оно разбивается. Не буквально, конечно, ведь оно продолжает жить и качать кровь, но дух его сломлен.

   — И что же будет с такой совой? — испуганно спросил Сорен.

   — Почти то же самое, что с ее сердцем и желудком. Она цепенеет. Она продолжает есть, пить, дышать, но становится бесчувственна. Душа покидает ее тело, хотя она остается жива. Такая сова не превращается в скрума. Мы называем таких несчастных живыми трупами.

   Друзья притихли. Они просто не могли себе представить такого кошмара, но одного взгляда на Вислошейку было достаточно, чтобы поверить в самое страшное.

   — И что вы собираетесь делать? — тихо спросила Отулисса.

   — Хороший вопрос. Для этого, милая, мы и пригласили тебя, — ответил Борон, давая понять, что обращается лично к Отулиссе. — У нас есть для тебя очень важное задание.

   — Для меня? — переспросила Отулисса.

   — Да, но тебе потребуется помощь друзей.

   — И что нужно сделать? — оживилась Отулисса. Сорен заметил, что она вдруг начала дрожать.

   — Быть милосерднее, — просто ответил Борон.

   Теперь уже все молодые совы изумленно захлопали глазами. Но сильнее всех растерялся здоровяк Сумрак.

   «Быть милосерднее? И это они называют заданием?! Смеются они над ними, что ли?!»

   — Мы, парламент Великого Древа Га'Хуула, приказываем вам шестерым, — сказал Борон, выразительно поглядев на Эглантину, — доставить Вислошейку в обитель Глауксовых Сестер, в Северные Царства, на остров Полноводный, посреди Моря Вечной Зимы.