— Ты с ума сошла! Пойми, в какое положение я попаду. Ведь я член редакционной комиссии.

Можешь себе представить, как все будут ржать, если выяснится, что меня биотрангулировали сразу

после моего выступления?!

   — Да, но чемодан...

   — Мне нужно немедленно лететь в Тбилиси. Через два часа я буду там как ни в чем не бывало.

Пусть попробуют доказать, что меня...

   — О, господи! Ты так и будешь мотаться взад и вперед?

   — Ну нет, второй раз им эту хохму выкинуть не удастся.

   Лекочка с лихорадочной быстротой оделся и направился к двери.

   — Ну, я поехал.

   — Деньги-то у тебя на билет есть?

   — Есть, есть. Бегу, а то опоздаю на самолет.

   Он исчез так же внезапно, как и появился, и только смятая подушка, хранившая смесь запахов

лука и цинандали, свидетельствовала о том, что это был не сон.

   Что же касается всяких толков, будто... Нет, нет! Пусть уж лучше вся эта история останется

загадкой для грядущих поколений.

ТРИ ПУТЕШЕСТВИЯ

   Чтение книги нередко сравнивают с путешествием. Иногда сравнение это носит совсем

непосредственный характер — тогда, например, когда речь идет о путевых заметках, об описании

экспедиций. Читая Арсеньева, мы словно бы пробираемся вместе с ним по дебрям Уссурийского

края; вслед за Нансеном совершаем плавание на "Фраме", вслед за Ганзелкой и Зикмундом

пересекаем на "татре" целые континенты...

   Чаще это сравнение носит характер более иносказательный. Ведь писатель может повести нас за

собой не только в страны, в которых побывал, но и в мир своей фантазии, в мир своих мыслей и

чувств. На этих путях нас поджидают подчас впечатления не менее яркие, открытия не менее

захватывающее, чем среди арктических льдов и тропических джунглей.

   В книге Ильи Варшавского "Солнце заходит в Дономаге" — три части, три раздела, каждый из

которых состоит из нескольких рассказов. Прочитав книгу, чувствуешь себя так, будто совершил

три путешествия и сохранил о каждом из них интереснейшие воспоминания. А писатель был твоим

проводником в этих путешествиях. Умным, иногда всерьез опечаленным, чаще — веселым и немного

ироничным и всегда неистощимым на выдумку товарищем и проводником.

   Некоторые писатели-фантасты так увлекаются мечтами о разрешении той или иной

научно-технической проблемы, что почти забывают при этом о человеке. Между тем вся

художественная литература (и научная фантастика вовсе не составляет здесь исключения) является

прежде всего "наукой человековедения".

   Размышляя о будущем, Илья Варшавский концентрирует свое внимание не столько на скоростях

межпланетных лайнеров и принципах конструирования роботов, сколько на людях, на их

нравственных принципах, на их душевном мире. Есть в человеческой жизни проблемы, которые

никогда не перестанут волновать людей мыслящих и чутких, никогда не станут достоянием

прошлого. Но в новых условиях наши потомки будут, наверно, решать эти проблемы не так, не

совсем так, как решаем их мы.

   Вспомните рассказ "В атолле". Кажется, не так уж много там говорится о солнце, а между чем

эти несколько страничек как бы насквозь пронизаны солнечными лучами. Вы чувствуете их и в

ровном дыхании океана, и даже поздно вечером, когда солнца уже нет, вы тоже чувствуете их в

чем-то. В чем же? Наверно, в ровном тепле человеческих отношений.