|
- Да как не загореться, услышав то, что вы мне сказали? - Бог ты мой, а что же сказать, когда человек в таком облачении выходит в такой час из кабачка... - Я, из кабачка? - Ну да, разве ты вышел не из "Гордого рыцаря"? Вот видишь, попался! - Я вышел из этого дома, - сказал Клеман, - вы правы, но не из кабачка. - Как? - возразил Шико. - Гостиница "Гордый рыцарь", по-твоему, не кабак? - Кабак - это место, где пьют вино, а так как в этом доме я не пил, он для меня не кабак. - Черт побери! Различие ты провел тонко. Или я в тебе сильно ошибаюсь, или ты когда-нибудь станешь искушенным богословом. Но, в конце-то концов, если ты заходил в этот дом не для того, чтобы пить, для чего же ты туда заходил? Клеман ничего не ответил, в, несмотря на темноту, Шико прочел на его лице твердую решимость не сказать больше ни слова. Решимость эта крайне огорчила нашего друга, который привык все знать. Нельзя оказать, чтобы молчание Клемана было враждебным. Наоборот, он, по-видимому, был очень рад неожиданной встрече со своим многоопытным учителем фехтовании, мэтром Робером Брике, и проявил всю ту любезность, какой можно было ожидать от существа, столь замкнутого и необщительного. Разговор совсем прекратился. Чтобы возобновить его, Шико готов был уже произнести имя брата Борроме, но, хотя угрызений совести он не испытывал или же полагал, что не испытывает, имя это так и не слетело с его уст. Молодой человек не произносил ни слова, но при этом, казалось, чего-то ждал. Можно было подумать, что он считает за счастье как можно дольше задерживаться вблизи гостиницы "Гордый рыцарь". Робер Брике попытался заговорить о путешествии, которое юноша мог надеяться совершить вместе с ним. Когда Шико упомянул о просторе и свободе, глаза Жака Клемана заблестели. Робер Брике рассказал ему, что в странах, где он только что побывал, искусство фехтования в большом почете, и небрежно добавил, что даже изучил там несколько удивительных приемов. У Жака это было больное место. Он попросил изобразить ему новые приемы, и Шико своей длинной рукой показал на руке монашка, как они выполняются. Но вся болтовня Шико не смягчила неподатливого мальчика. Пробуя парировать неизвестные ему удары своего друга мэтра Робера Брике, он хранил упорное молчание насчет того, что же ему нужно было в этом квартале. Раздосадованный, но вполне владея собой, Шико решил испробовать несправедливые нападки. Несправедливость - самое мощное средство заставить разоткровенничаться женщин, детей и всех занимающих более низкое положение, кто бы они ни были. - Что там ни говори, мальчуган, - сказал он, словно возвращаясь к прерванной мысли, - что там ни говори, а ты, хоть и очень славный монашек, все же посещаешь гостиницы, да еще какие! Те, в которых можно застать прекрасных дам, и ты, словно зачарованный, глядишь на окно, где мелькнет их тень. |
