|
В тот миг, когда первые гвардейцы подходили к буковой аллее, откуда-то донесся ужасный душераздирающий вопль. - Что это такое? - спросил король, оборачиваясь к матери. - Боже мой, - прошептала Екатерина, стараясь найти разгадку на лицах окружающих, - это вопль горя и отчаяния. - Мой принц! Мой бедный герцог! - вскричал другой старый слуга Франсуа, появляясь у одного из окон со всеми признаками самого жестокого горя. Все устремились к павильону, короля увлек общий людской поток. Он появился как раз в ту минуту, когда поднимали тело герцога Анжуйского, которого камердинер, вошедший без разрешения, чтобы оповестить о приезде короля, заметил лежащим на ковре в спальне. Принц был холоден, окоченел и не подавал никаких признаков жизни; у него только странно подергивались веки и как-то судорожно сводило губы. Король остановился на пороге, за ним - все другие. - Вот уж плохое предзнаменование! - прошептал он. - Удалитесь, сын мой, - сказала Екатерина, - прошу вас. - Бедняга Франсуа! - произнес Генрих, очень довольный, что его попросили уйти и тем самым избавили от зрелища этой агонии. За королем последовали и все придворные. - Странно, странно! - прошептала Екатерина, став на колени перед принцем или, вернее будет сказать, - перед его трупом. С нею оставались только двое старых слуг. И пока по всему городу разыскивали врача принца, пока в Париж отправляли курьера поторопить врачей короля, оставшихся в Мо в свите королевы, она устанавливала, разумеется, не так учено, но не менее проницательно, чем это сделал бы сам Мирон, диагноз странной болезни, от которой погибал ее сын. На этот счет у флорентинки имелся опыт. Поэтому прежде всего она хладнокровно и притом так, что они не смутились, допросила обоих слуг, которые в отчаянии рвали свои волосы и царапали себе лица. Оба ответили, что накануне принц вернулся в павильон поздно вечером, после того как его весьма некстати потревожил господин Анри дю Бушаж, прибывший с поручением от короля. Затем они добавили, что поело этой аудиенции в большом замке принц заказал изысканный ужин и велел, чтобы в павильон никто без вызова не заходил. Наконец, что решительно запретил будить его утром или же вообще заходить к нему, пока он сам не позовет. - Он, наверное, ждал какую-нибудь женщину? - спросила королева-мать. - Мы так думаем, сударыня, - смиренно ответили слуги, - но из скромности не стали в этом убеждаться. - Однако, убирая со стола, вы же видели, ужинал мой сын в одиночестве или нет? - Мы еще не убирали, сударыня, ведь монсеньер велел, чтобы в павильон никто не заходил. - Хорошо, - сказала Екатерина, - значит, сюда никто не проникал? - Никто, сударыня. - Можете идти. И Екатерина осталась совершенно одна. |
