Как мне кажется, наиболее обстоятельная и соответствующая действительности история красносотенного движения дана в состоящем из десяти частей цикле публикаций, напечатанных в газете «Морнинг лидер» под общим заголовком «Сорок дней терроризма». По моему мнению, их автор, Гарольд Эштон, во многом проигрывает оттого, что из-за своего предвзятого отношения к «Четверым благочестивым» зачастую был не в состоянии отдать должное целеустремленности и преданности своему делу, которыми отличается группа этих выдающихся личностей. И тем не менее для меня «Сорок дней терроризма» навсегда останется самой полной и достоверной историей как самого движения, так и его конца.

Лишь в одном я не согласен с мистером Эштоном, а именно в том, что он усматривает прямую связь между трагедией, случившейся в Карлби-мэншнс, и удивительным возвращением мистера Джессена, проживающего в доме № 37 на Пресли-стрит.

Возможно, с моей стороны неблагоразумно было так рано упоминать о возвращении Джессена, поскольку, за исключением положений, выдвинутых в «Сорока днях терроризма», я не готов назвать источники, на которых построен мой рассказ.

Принято считать, что однажды утром мистер Джессен вышел из своего дома и спросил у изумленного разносчика молока, почему тот сегодня не наполнил выставленный у его двери бидон, после чего молочник прямиком направился в полицию. Тут нужно сказать, что исчезновение «Лонга» (пожалуй, дабы избежать неразберихи, правильнее будет его называть тем именем, под которым он был известен на Пресли-стрит) вызвало настоящую сенсацию: фотографии его дома и комнат были опубликованы во всех газетах; из-под пера газетных экспертов-криминалистов вышли десятки, если не сотни статей со всевозможнейшими объяснениями случившегося; кроме того, 37-й номер на Пресли-стрит на несколько недель превратился в Мекку для полоумных бездельников, которые собирались у этого здания и часами пялились на его голый фасад. Помня все это, можно не сомневаться, что, если бы молочник действительно существовал, его рассказ наверняка обладал бы той журналистской невоздержанностью, которая столь мила публике, приученной поколениями газетных писак к подобного рода развязкам.

Но в действительности мистер Лонг, «восстав из небытия», сам первым делом направился в Министерство внутренних дел, где поведал свою историю заместителю министра. Его не привезли на такси, и он не был доставлен туда в состоянии полного истощения, как ошибочно указала одна газета. Приехал он на втором этаже обычного автобуса и принят был незамедлительно. Когда мистер Лонг рассказал, что с ним случилось, его тут же провели к самому министру внутренних дел. В срочном порядке был вызван главный комиссар, который не замедлил явиться из Скотленд-Ярда в сопровождении суперинтенданта Фалмута. Мистер Эштон описывает все это весьма подробно.

«Каким-то невообразимым способом, — пишет он, — Лонг, или Джессен, похоже, сумел, используя находящиеся в его руках документы, обрисовать господину министру иностранных дел и полицейскому руководству свое положение в этом деле. Более того, эти загадочные документы произвели на мистера Риджвэя такое впечатление, что он не только не подписал прошение мистера Лонга об отставке, а, наоборот, полностью восстановил его в занимаемой им должности».

О том, как два из этих документов попали к Джессену или «Четверым благочестивым», мистер Эштон благоразумно умолчал, оставив Quai d’Orsay и Петроград теряться в догадках.