— Ничем. Напротив, — добавил он со странной улыбкой, — я помог им.

Тут сыщику вспомнилось, что наследный принц Эскуриальский имел репутацию эксцентричного человека.

Неожиданно принц порывисто повернулся к сыщику. На устах его играла улыбка.

— Вы думаете о моей ужасной репутации?

— Нет-нет! — воскликнул застигнутый врасплох мистер Фалмут, заливаясь краской. — Я…

— О да. Я много чего в своей жизни натворил, — усмехнувшись, сказал принц. — Но это у нас в крови! Мой знаменитый двоюродный брат…

— Я уверяю ваше высочество, — с напором произнес Фалмут, совладав с собой, — мои мысли не… э-э-э… не были связаны с вами. Да, ходят слухи, что вы одно время проявляли интерес к социализму… Но, поверьте, это…

— Истинная правда, — спокойным голосом закончил принц, после чего обратил свое внимание на дыру в полу. — Есть соображения? — спросил он.

Сыщик кивнул.

— Больше чем соображения. Видите ли, мы допросили Джессена, и теперь все нити этой истории у нас в руках.

— Что намерены предпринять?

— Ничего, — невозмутимо ответил сыщик. — Дознание будет проводиться скрытно, пока мы не упрячем «Четверых благочестивых» за решетку.

— А как убили тех двоих, вы уже выяснили?

— Это тайная информация, — категорическим тоном ответил Фалмут.

Этот разговор может служить хорошим примером того, какой беспрецедентной секретности придерживалась полиция, занимаясь этим делом.

В небольшом зале коронерского суда разрешили присутствовать лишь трем журналистам и примерно пятидесяти представителям общественности. Не имея ни малейшего желания бросить тень на честнейшую полицейскую организацию в мире, я могу лишь сказать, что присяжные вели себя как никогда дисциплинированно, а зал был до того забит крепкими широкоплечими мужчинами, что представители общественности попросту не смогли пробиться внутрь. Что касается прессы, особое секретное предписание возымело действие, и трем светилам журналистики, присутствовавшим при слушании, пришлось исполнять инструкции.

Само слушание заняло очень мало времени, был вынесен приговор «неустановленному лицу или группе лиц», и (я цитирую «Ивнинг ньюс») «очередная загадка пополнила собой без того немалый список нераскрытых преступлений».

Чарльз Гарретт был одним из трех журналистов, допущенных к слушанию. После завершения процесса он встретился с Фалмутом.

— Послушайте-ка, Фалмут, — недовольно произнес он, — как это понимать?

Фалмут, который знал этого маленького человека и имел причины испытывать благоговейный трепет перед ним, лишь многозначительно покачал головой.

— Проклятье! — не очень-то вежливо сказал Чарльз. — Да не будьте вы таким таинственным! Почему нам запрещают говорить, что эти парни мертвы?

— Вы виделись с Джессеном? — спросил сыщик.

— Виделся, — резко бросил Чарльз. — И после всего, что я сделал для этого человека, после того как я приобщил его к культуре…

— Он не захотел с вами разговаривать? — невинно поинтересовался Фалмут.

— Да он закрылся в себе, как моллюск в раковине! — в голосе журналиста послышалась досада.

— Хм! — Сыщик задумался. Рано или поздно Чарльз догадается о связи, а он, пожалуй, единственный человек, который сумеет раскрыть тайну Джессена. Пусть уж лучше он сейчас обо всем узнает.