– В город мы дальше пошли, в столицу.

    – А на хрена?

    – Это ты меня спрашиваешь? – разозлился Черногор, – забыл, как вчера права качал?

    – И как я их качал? – захлопал глазами Иван.

    – Очень просто. Взял меня за шкирку и говоришь: «Ну, что, собака страшная, пойдем, посмотрим, насколько я поумнел?», и поволок за собой в город.

    – Ну и на сколько?

    – У-у-у… – завыл волк, – сейчас не знаю, но судя по твоим вчерашним забавам в городе не намного! Это надо ж было додуматься сесть с цыганами в карты играть на интерес. Да еще меня в качестве первой ставки использовать. До сих пор понять не могу, как ты их сумел обыграть, у них же шестнадцать тузов в рукаве, но в то, что ты поумнел, не верю!

    Тут в дверях загремели замки. Волк торопливо заткнулся, и даже отвернул от Иванушки в сторону пасть, всем своим видом давая, что он здесь совершенно случайно, и этого дебила, прикованного рядом видит в первый раз. В каземат вошел здоровенный детина в черном одеянии палача, следом внутрь шагнул седоусый, коренастый мужчина со свитком в руках, облаченный в кафтан стрельца. Из-под красной шапки его, отороченной собольим мехом, выглядывал огромный фиолетовый фингал с зелеными разводьями.

    – Ну, здравствуй, Иван, – стрелец окинул внимательным взглядом камеру, наметанным глазом сразу нащупал вытянувшиеся звенья приковавшей к стене узника цепи. – Силен… что, не вышло удрать? То-то же.

    – А ты кто? – прогудел Иван, сердито глядя на стрельца.

    – Я то? – усмехнулся седоусый воин, – воевода стрелецкий.

    – А я Ваня, – представился Иван.

    – Это мы уже знаем, – воевода развернул свиток, – а вот ты знаешь, что тебя теперь ждет?

    – Нет.

    – Ну, слушай, царский указ, – воевода откашлялся и начал с выражением читать. – Иван по прозвищу Дурак, уроженец деревни Недалекое за преступления против царя батюшки нашего Владемира Первого, приговаривается к смертной казни через забитие плетьми до смерти у позорного столба. Ваньке разбойнику инкриминируется…

    – Чего? – выпучил глаза Иван.

    – Да перечисляют тут все, что ты вчера натворил, – вздохнул воевода, – я этого писаря и сам готов прибить, – честно признался он, – выучился в Голштинии на нашу голову, а теперь мудреными словами над нами изгаляется. Короче, ежели проще, казнить тебя будут вместе с собакой твоей за смуту, учиненную в столице, и порчу государственного имущества.

    – Какую смуту? – нахмурился Иван. Он действительно ничего не помнил.

    – А ты припомни. С цыганами на ярмарке драку затеял?

    – Нет.

    – Морду их медведям бил?

    – Нет.

    – Как нет? Как нет? Я ж сам все видел. Ты что, издеваешься?

    – Нет.

    Воевода зарычал. К нему склонился палач.

    – Воевода батюшка, он же дурак. Так и в указе написано.

    – И то верно, – успокоился стрелецкий воевода, и как к ребенку уже обратился к Ивану, – не хорошо ты вчера Ванюша себя вел.