Он стоял и смотрел, как я усаживаюсь в автомобильчик. Я взглянул на него, и мне показалось, что он чем‑то озабочен.

– Что‑то не так?

Он пожал плечами:

– Это можно назвать производственной травмой, Варг. Несколько лет в нашей профессии – и ты тоже почувствуешь нечто подобное.

– И на что это похоже?

– Потеря иллюзий. А еще мысль о том, с какой легкостью взрослые расстаются с детьми, которых они позвали в этот мир.

– Да.

Мы кивнули друг другу, и я завел мотор. Взглянув на него в зеркало заднего вида, я удивился, до чего он выглядел потерянным – как огромный плюшевый мишка, забытый ребенком. Ребенок давным‑давно вырос и уехал, а мишка остался, и с ускользающим временем у него теперь всегда немного натянутые отношения.

Квартиру на Мёленприс я оставил Беате. Самому мне пришлось переехать в однокомнатную в районе Фьелльсиден, на Тельтхюссмёэт. Но туда я не поехал. Я, как и сказал тогда Сесилии, отправился в Вергеландсосен.

6

В тот год февраль выдался черным и бесснежным. Да и холода так и не настали. Зима была невиданно мягкой, а в январе над городом пронесся фён, порывистый ветер с гор; причем дул он так долго, что и у людей, и у животных появилось предчувствие весны задолго до положенного срока. Никто бы не удивился, если бы перелетные птицы вернулись на месяц или два раньше обычного.

Этим вечером в Вергеландсосен было необычно тихо, только изредка слышался шум проезжающей где‑то далеко машины, иногда – самолета, пролетающего высоко над городом по направлению к аэропорту Флесланд, да злобное мяуканье кота в саду.

За живыми изгородями стояли полные мира и спокойствия дома. Я припарковался, вышел из машины и как можно тише прикрыл дверцу, потом немного постоял и огляделся по сторонам.

Улочка была узенькая, с аккуратными тускло‑коричневыми кустиками по сторонам. Вдоль дороги стояло несколько автомобилей. Я наклонился посмотреть, не сидит ли кто хоть в одном из них, но никого не увидел.

Я двинулся вперед. Вокруг коричневого дома живой изгороди не было, зато рос огромный рододендрон, наверное, самый большой, который я когда‑нибудь видел – лет двадцать ему было, не меньше. Я остановился у двери. Полиция огородила весь дом по периметру красно‑белой лентой – предупреждение для любопытных. Я вгляделся в окна дома. Внутри было темно и тихо, даже уличный фонарь над крыльцом не горел.

Вдруг невдалеке захлопнулась автомобильная дверца. Я посмотрел в ту сторону – ко мне навстречу из темноты вышли двое. Оба были в обычной одежде, но я по походке понял, что это полицейские. Когда они подошли поближе, я их узнал: Эллингсен и Бёэ. Эллингсен был женат на моей бывшей однокласснице, а Бёэ я видел раньше в управлении.

– Вам нужна помощь? – спросил Бёэ. Он был старше напарника, сухощавый, с мелкими чертами лица.

– Я его знаю, – сказал Эллингсен. Этот был туповат, черноволос и выбрит до синевы.

– Здорово, Эллинг, – приветствовал его я. – Как дома дела?

– Ничего, спасибо.

– Так ты с ним знаком? – обратился к нему Бёэ.

– Шапочно.

– Ага. Жена у него… – начал я.

– Его бывшая одноклассница, – отрезал Эллингсен.

Я улыбнулся с таким видом, что знаю кое‑что, о чем ему знать нежелательно.

– Ну и какого черта вы тут делаете в это время суток? – поинтересовался Бёэ.

Я посмотрел ему в глаза.

– Дело в том, что я тут уже был сегодня днем. По долгу службы. Охрана детства, если припоминаешь. А сейчас мне понадобилось узнать, как тут все выглядит по вечерам.

Эллингсен присвистнул, а сбитый с толку Бёэ уставился на меня:

– Как тут все выглядит по вечерам?!

Я уж было открыл рот, чтобы ответить, но тут на улочке показался автомобиль.