Он участливо посмотрел на меня, пожал мне руку и произнес:

– Что ж… Если тебе нужно будет еще что‑нибудь выяснить у старого коллеги – мой номер у тебя есть. Удачи тебе!

– Спасибо, тебе тоже, – пожелал ему я, ответив на рукопожатие, и ушел.

Когда осматриваешь место преступления, охватывает такое чувство, как будто ты стоишь на краю мрачной бездны, на краю пропасти, дна которой не видишь и которая так и притягивает. Наверное, осмотр комнаты в доме на улице Эйрика сыграл со мной дурную шутку: как только я покинул его, у меня появилось явное ощущение, что за мной следят. По дороге от Тёйен до Грюнелёкки я несколько раз оборачивался, но ничего подозрительного ни в толпе пешеходов, ни в потоке машин не заметил. Однако неприятное ощущение меня так и не покинуло, почему окружающий меня город разом превратился из высокомерной и не слишком симпатичной мне столицы в нечто зловещее, чему и названия‑то я не мог подобрать…

Улица Серена Йобека находилась в районе Иладален. Дом, который мне был нужен, и в самом деле стоял рядом с горчичного цвета церковью с высоким шпилем. Квартира Силье Твейтен располагалась в подвальном этаже, налево от входа. Я постоял рядом с ее дверью, прислушиваясь. Внутри раздавался детский плач.

Я позвонил и сразу услышал какое‑то движение в квартире. Крики стали громче. Она открыла, держа ребенка на руках. Личико малыша было пунцовым, ротик искривился в плаче, но рыдания уже перешли в горькое всхлипывание, как будто он сообразил, что тот, кто пришел, может, и не утешит его, однако наверняка заинтересуется его душевными терзаниями.

Глаза Силье расширились от изумления и негодования, и она уже было захлопнула передо мной дверь, но я успел поставить ногу на порог и помешать ей.

– Чего надо? – неприветливо поинтересовалась она.

– Ты помнишь меня, Силье?

– Как не помнить, черт тебя дери! Чего тебе надо, я спрашиваю?!

– Только поговорить с тобой. О Яне Эгиле.

– Ты и так Яну Эгилю и мне принес немало горя! Слышать о тебе не хочу.

– Да, я уже понял, что он точит на меня зуб.

Ее лицо окаменело.

– А тебя и это не останавливает!

– Да впусти же меня, наконец! Что мы стоим на пороге? Да и ребенку не нравится. – Я кивнул на мальчика. Он тут же затих, как будто понял мои слова.

Она вспыхнула, но ничего не сказала, а только повернулась и исчезла в глубине квартиры, не удостоив меня и взглядом. Я закрыл за собой дверь и двинулся за ней.

Квартирка была небольшая, похожая на жилой фургон: одна комната, кухонька и спальный уголок, наполовину задернутый занавеской. Рядом с занавеской стояла маленькая детская кроватка, в кроватке валялась груда игрушек; видимо, днем она использовалась как манеж. Мебель была потертой: бордовый диван с серыми боками и стертым кантом, старый, весь в трещинах, кожаный стул из недорогого магазина «Экорнес», журнальный столик с узором из кругов, оставленных стаканами и пивными бутылками. Но сейчас на нем стояли белая кружка с орнаментом из красных полосок и следами засохшего кофе и пластиковая бутылочка с соской – для ребенка.

– У вас мальчик? – Силье утвердительно кивнула. – Как его зовут?

– Сёльве.

– Красивое имя, – улыбнулся я.

Она скрючила гримаску:

– Вы же не о нем разговаривать сюда пришли, а?

– Нет. Можно мне присесть? – И я кивнул на кожаный стул.

Она махнула свободной рукой, а сама уселась на диван, прижимая младенца к груди. У того уже начали слипаться глазки, и он издавал тихие звуки, похожие на урчание.

– У него животик болит, – объяснила она, как будто я был инспектором из охраны детства или другой официальной инстанции.