– По его виду не скажешь, что ему тут плохо, – успокоил ее я, правда, это прозвучало не слишком убедительно.

– Да, ему тут хорошо! – Она вызывающе посмотрела на меня, как будто ждала, что я стану с ней спорить.

– Последний раз мы с тобой виделись одиннадцать лет назад, помнишь?

– Забудешь тут вашими заботами!

Я пригляделся к ней. Ей сейчас, должно быть, лет двадцать семь. Взрослая женщина. Однако я узнал в ней ту девчонку, которую видел всего пару раз, и к тому же разглядел в ней теперь и кое‑что от ее матери, на которую она прежде была совсем непохожа: немного агрессивную и нервную манеру держаться, которая часто отмечает людей, чью жизнь постоянно сопровождают представители властей. Прическа «конский хвост» исчезла. Волосы были коротко острижены и слегка завиты, отчего ее маленькое лицо сделалось выразительнее. Рот хранил выражение недовольства, а взгляд, устремленный на меня, был грустным и горьким. Судя по угрюмому виду, своей жизнью она была не слишком довольна.

– Расскажи мне про вас – про себя и про Яна Эгиля.

– С какой это стати?

Я наклонился вперед.

– Я приехал, чтобы помочь вам, Силье.

– Да вы и в прошлый раз так говорили! И наврали, как и все остальные.

– Я никогда никому не вру. Я сделал все, что мог. Но этого оказалось недостаточно. Улики были слишком серьезными, так что я ничего не смог поделать.

– Ян Эгиль сказал, что ты его предал. Сказал, что надо было тебя пристрелить прямо там, в Трудалене. Одним мерзавцем в мире стало бы меньше. Это ты виноват в том, что с ним случилось!

У меня между лопатками неприятно зачесалось.

– Как он может меня в этом обвинять?! Вспомни, сколько там было полицейских. Его бы схватили в любом случае. И ведь это он сам сказал полицейским, чтобы меня отыскали в Бергене.

– Да, точно! – Из ее глаз брызнули слезы. – Он хотел, чтобы ты приехал из Бергена, потому что ты был для него как… как отец.

– Да?

– Так что ты его предал больше, чем кто‑либо другой.

– Боже мой…

– Да уж, тебе сейчас лучше молиться ему, если ты в него веришь. Не хотела бы я быть на твоем месте, когда Ян Эгиль тебя разыщет! – Все еще продолжая плакать, она с трудом выдавила угрожающую улыбку.

– Сесилия мне сообщила, – наконец выговорил я, – что у него есть что‑то вроде списка… Что он сказал тебе, кого хочет прикончить. Это правда?

Она смотрела на меня, сжав губы, и ее взгляд победно сверкал: ей явно нравилось чувствовать собственное превосходство.

– Может, и правда, – прошептала она чуть слышно.

– Что ты сказала?

– Что слышал! Он хотел урыть вас обоих: тебя и этого, второго – Терье Хаммерстена, что спал с его матерью. Да и хозяин хосписа ему не особенно нравится, так что тому тоже не поздоровится.

– Хансу Ховику?

– Да, тому, что смылся со всеми деньгами сразу после того, как получил в наследство Либакк.

– Так он… тоже в этом списке?

– О чем ты?

– О списке тех, кого он хочет убить.

– Да нет никакого списка! Просто есть кое‑кто, с кем надо разобраться.

– С Хаммерстеном он уже разобрался, как я понял.

– Ну и что с того? Тот сам был убийцей, насколько мне известно!

– Так ты об этом знаешь?

Силье угрюмо взглянула на меня исподлобья:

– Да, он убил моего родного отца в семьдесят третьем. Ян Эгиль говорил мне об этом.

– Послушай, Силье… расскажи мне, что у вас произошло с Яном Эгилем? Почему он объявил эту войну именно сейчас?

Она посмотрела на меня пустыми глазами:

– Не знаю я ничего ни о какой войне.