– Для лучшей жизни…

– Но как же через насилие можно прийти к лучшей жизни?

– Я не знаю, не знаю. Наверное, от меня, как от героя, предводителя, требуются четкие речи, а вот я ничего не знаю, совсем запутался… И ты… вот гляжу я на тебя, и такую нежность, святость детскую вижу, что… так хочется защитить это от всего грубого, злого… Так много в этом мире зла. А ты такая хрупкая и возвышенная…

– Но ведь мы сами создаем мир, в котором живем.

– Знала бы ты, как права! Действительно… Иногда я сам об этом забываю, но – все, что мы видим – это порождения нашего сознания. Это живая планета… и все мрачное, что мы видим – это тоже в нас. Точнее – ты то уже избавилась от этого, через все прошла. А вот мне еще предстоит… Вот если бы я смог избавиться от какого–то тяжкого, грешного чувства в себе – завтра бы не было никакого боя. Ни крови, ни слез…

– Что ты такое говоришь… – шепнула она тихо, нежно.

– Но, должно быть, я – один из создателей, этого маленького, затерянного среди бесконечности мира… И ты, пожалуйста, прости меня, что в этом мире еще зло и боль… Прости, пожалуйста… я постараюсь исправиться… Ты только не гони меня…

– Что ты такое говоришь?.. Ни ты, ни я, никто либо вообще не может Богом назваться. Не в наших силах представить Бога… Может умереть Время, все миры могут в прах обратится, но Бог, который есть Любовь – он вечен. Мы в этом мире только миг; и все наши дела – короткий сполох. Мы можем воспламенить бесконечность, но и бесконечность, также как и время, в конце концов исчезнет. А Любовь останется.

– Ты так говоришь! Ты так уверена в этом.

– Конечно. Ведь Любовь движется всем мирозданием. Разве ты не чувствуешь это?..

– Ну, вот не во мне твоей уверенности. Мысли мечутся – идеи одну иную сметают.

– Но, Творимир, ты посмотри – как ночь тиха…

– Но вот ты прости меня, что завтра кровь будет литься. За всю боль прости. Милая, сестра моя Анна. Ты видишь меня всего, и, если я и сейчас говорю плохо, ты и за это прости. За все, что есть во мне плохого – прости. Если бы я мог тебя защитить от этого грубого, суетного мира!.. – и он пал перед ней на колени. – …И за эту театральность прости, и за пылкие, ненужные чувства прости…

Она положила ладонь ему на голову, и осторожно гладила его волосы, потом опустилась на колени, и также осторожно целовала его в виски. И она шептала:

– Ну, бог с тобою – ты только знай, что за все простила… бог с тобою… А защитить меня… Да кто же мне плохое сделает? Ведь мы же все из Света…

* * * 

И прошла эта тихая святая ночь. И настал день – отчетливый и жесткий. Кровавый и вопящий – похожий на виденье воспаленного, болезненного сознания…

Мрачный, смертно–бледный Творимир стоял на стене – рядом, такие же угрюмые стояли восставшие. Были здесь и лучники, и мечники. Тяжело, жирно булькала смола в котлах. Творимир припомнил, каких трудов стоило эти котлы поднять, и тошно стало от понимания – эти труды были затрачены на то, чтобы причинить неимоверную боль…

А по дороге, сотрясая землю, накатывались осадные механизмы. Это были массивные, как будто намеренно уродливые вышки, с жирными животами, в которых томились штурмовики. Вышки были как раз под стать стенам, и в верхней части были проемы, из которых должно были высыпать враги.