Это он сказал назидательным тоном, а в следующее мгновенье Творимир наотмашь ударил его кулаком по лицу. Воин уже был на ногах, одной рукой утирал кровь, другой – выхватил щербатый клинок. Азартно и зло закричал:

– Ну, иди сюда! Кишки выпорю!..

Творимир засопел, бросился на своего врага. Они бы сцепились, и наверняка кто–нибудь погиб, но иные воины скрутили их, потащили в разные углы. Творимир неистово дергался, хрипел, брызгал слюной. Но вот на его голову обрушилась железная чаша, и он замолк.

…Что–то холодное плеснулось на лицо Творимира – он с трудом раскрыл глаза: должно быть, была глубокая ночь – в палате не видно ни зги. Попытался пошевелиться – оказалось, что и руки и ноги связаны. Во рту намертво засел кляп… Он подумал было, что это воины его связали, но вот во мраке зашевелилось – хрупкий силуэт сильно дернул за обоженную правую руку…

Силуэт склонился над Творимиром и тихо зашептал:

– Ну, вот я и пришел. Сейчас ты получишь… за маму…

Творимир почувствовал, как холодная сталь вдавливается ему в горло – все сильнее, вот потекла тонкая струйка крови. Силясь выдавить кляп, Творимир выпучил глаза, шумно засопел, изогнулся…

Клинок вошел в горло – полыхнула острая, пронзительная боль, а затем – обхватило, понесло в бездну забвенье…

– А–а–а–а!!! – завопил Творимир, и очнулся – вскочил в холодном поту.

Он был все в той же душной палате – кругом густо храпели упившиеся воины.

– Тиши ты! – его толкнули, и он перевернулся на живот, заскрежетал зубами.

Следующим утром Творимира охватил жар – давала о себе знать не залеченная вовремя рука.

В лазарет он попал уже в полубессознательном состоянии, выкрикивая обрывки фраз: то проклиная разбойников, то пытаясь кому–то доказать, что он не виновен в убийстве женщины. Руку покрыли мазью, и она словно вспыхнула – Творимир стенал, рычал, извивался…

– Тише, тише… – раздался жалостливый голос, и на лоб Творимира легла легкая женская рука.

Ничего не видя, захрипел он:

– Это ты?.. Ну, что же меня оставила… Зачем я здесь? Где тот колодец, со светом на дне? Я бы в него прыгнул сейчас…

– О чем ты говоришь, дорогой? – зрение возвращалось, и он увидел склонившуюся над ним девушку.

Это была не загадочная дева–птица. Девушка красивая и явно гордая своей красою. Чуть полная, видно – деловая, страстная, привыкшая ко всяким сильным, исступленным чувствам.

Творимир ничего не ответил, только заскрежетал зубами. Она внимательно, жадно его разглядывала, говорила:

– Разве не узнал меня?.. Любава. Ну, теперь вспомнил?!.. Нет?.. Ночью, когда вы только в наш город приехали, мы и повстречались. Ты, видно, на наших улочках заплутал; я то как раз во двор вышла – и ты бежишь, запыхался. Ты мне сразу приглянулся, я тебя и звала… Ну, а что ж убежал? Иль я не красива?.. Да за мной столько парней сваталось – всем отказывала. Так что ты не подумай, что я развратная. Я ради любви и с войском, в лекарской части пошла. Думаешь, буду ждать, когда этих ненавистных побьете?.. На неделе свадьбу сыграем!..

– А разве за неделю их не разгромим? – прошептал Творимир.

– Да какой там! Эти окаянные крепко засели. У них же Гроб Весны. Он им таких сил придает, что каждый за десятерых бьется! Ух, была бы моя воля – всех бы их передавила! Давить таких надо, давить! – и она чмокнула беспомощного Творимира в лоб.

– Нет – я не согласен. – сказал он, но чувствовал, что слова его столь же беспомощны, как и его тело…

И потекли однообразные, страшные дни в лазарете. Постоянные вопли, стенания раненных – Творимиру казалось, что он попал в застенок.