А еще у него была Любава. Вначале исступленно в него влюбленная, она со временем также исступленно его возненавидела. Однако, она не уходила от него. Повопить на супруга, а иногда и вступить с ним в рукопашную было для нее величайшим наслаждением. Творимир уже не раз думал, чтобы убить ее, и раз даже травил, но она выжила…

Сына назвали Володом, в честь художника, воспоминания которого уже почти истерлись из памяти Творимира. Волод–младший не знал ничего кроме войны, и первого человека убил, когда ему едва исполнилось тринадцать. Сейчас ему было двадцать два… Он истово бился за государя, но также он мог драться и за какого–нибудь бандитского атамана.

– Отец. – резко выговаривал он. – Ты так устал от всего. А завтрашний бой – решающий.

– Да… – прошептал Творимир. – Я слишком устал. От всего.

– А раз устал – доверь это дело мне! – торжествующе крикнул Волод–младший.

– Возьми эти пять тысяч… – устало выдохнул Творимир.

И Любава и Волод–младший младший были в заговоре. Они ждали долгого спора, и уже распределили роли. Столь быстрая победа их ошеломила. Они заподозрили, что у Творимира что–то замышляет, и теперь глядели на него зло, чего–то ждали. А Творимир медленно уселся в глубокое кресло, и тихо попросил, чтобы принесли ему вина.

Любава взвизгнула:

– Вина захотел?!.. Да чтобы ты родному сыну чего дал?!..

Творимир зажал уши, закрыл глаза, склонил голову и мучительно застонал.

Подумал было, вновь бежать к полям, но уже чувствовал – на это нет сил. Да и какой смысл бежать? Чтобы вновь провалиться сквозь время? Оказаться уже перед самой смертью?..

Ему было страшно. Он жаждал вырваться из этой бесконечной войны, и в тоже время, он тупая, темная ненависть к «разбойникам» терзала его.

И в таком болезненном состоянии он забылся сном…

* * * 

Разбудил его быстрый, тут же оборвавшийся всхлип. В темноте шатра быстро шевелился какой–то контур. Вдруг запах крови ударил в ноздри – тогда Творимир завопил:

– Стража!..

Силуэт бросился на Творимира, но во тьме споткнулся об один из переполняющих шатер предметов. Распахнулся полог, метнулся свет факелов. И вот уже схватили, до треска костей вывернули руки. Это был мужчина лет тридцати пяти или сорока. Лицо бледное, темными от ненависти глазами глядел он на Творимира.

А Творимир огляделся – жена и сын уже остывали – глотки их были перерезаны. Только то, что он по обыкновению спал в глубине шатра, спасло ему жизнь. С одной стороны они ничего для него не значили, а с другой – какая–то часть его сознания налилась чернотой и разъела все остальное.

– Убийца! – заскрежетал он.

– Это ты убийца! – смело крикнул пойманный – попытался плюнуть в Творимира, но не попал.

Несчастного повалили, стали извивать ногами.

– Довольно пока! – крикнул Творимир.

Пойманного поставили на ноги – теперь его лицо было разбито, залилось кровью. Он зло усмехался:

– Что не узнал меня?! А я вот узнал! Все это время на тебя охотился! Ведь ты мою мать убил! А сколькие еще были тобой убиты, скольких по твоему приказу замучили!..

– Не правда! – вновь крикнул Творимир, хотя уже знал, что все это правда.

– Я готов к мукам и смерти, жаль только, что не удалось до тебя добраться!..

– Все равно – правда на нашей стороне! – топнул ногой Творимир (но он чувствовал себя и неправым, и слабым, и совсем запутавшимся).

– Ради чего вы начали эту войну?..

– Увести его? – осведомился начальник стражи (тоже, кстати бледный, предчувствующий расправу за то, что убийца проскользнул через все его заставы).