. Пусть наши клинки об их кости затупятся, так мы их клинками рубиться будем!.. Клянемся!..
Они вздернули клинки вверх, в сторону трепещущего в кровяном зареве города–исполина Гробополя.
– Покончим с этим сегодня, да?! – проскрежетал Творимир, и вдруг мучительно взмолился. – Устал я от этой войны!.. Как же я ненавижу все – ВСЕ это!.. Ну, пошли…
…Вот начало подземного хода. Вообще–то, было два темных прохода, и оба в высоком, обросшим кустарником холме. В один вход прежде входили копатели, из другого – выносили на носилках землю. Эту землю складывали на телеги, крыли их тканями, и под покровом ночи вывозили на дальние поля.
– Эти две пещеры – мои две ноздри… – прошептал Творимир, когда они вошли в темный, влажный туннель.
Его слова отдались эхом, и все их услышали. Все же шагавший рядом воин, тщетно стараясь придать своему грубому голосу вежливость, осведомился:
– Что сказать изволите?
– Ничего… я ничего не понимаю… Если это действительно мой нос, а город и лагерь – они поднялись из моей груди и головы, когда я заснул на поле – так, выходит все это происходит в моей голове… Нет – я уже ничего не понимаю… Лучше мне было оставаться на Земле…
И, как только он вспомнил о Земле, впереди, в полумраке появился некий контур. Подошли ближе – на камне сидел, ясными, печальными очами глядел на Творимира–старого Творимир–молодой.
– А! – резко крикнул, остановился, схватился за морщинистую голову Творимир–старый, затем зашипел:
– Ну, кто ты?.. Отвечай немедля!
Творимир–молодой ничего не отвечал, и тогда Творимир–старый бросился на него. Руки скользнули в темный, влажный воздух – он споткнулся, ударился головой о камень. Его подхватили, поставили на ноги – в лицо, безжалостно слепя, плеснул свет факелов.
Заботливо спрашивали:
– Здоровы ли?.. Не слишком ли ушиблись?..
Но с заднего плана слышались и иные голоса:
– Совсем старик рехнулся… Вот сын бы его был хорошо командовал… Сына зарезали, жену зарезали… вот рассудок и помутился…
Творимир сдвинул седые, опаленные в прежних схватках брови, рявкнул:
– Пошли!..
И уже вышагивая по этому, кажущемуся бесконечным туннелю, стонал:
– Матушка… прости ты меня!.. Спаси! Спаси!.. Вырви из этого ада!..
Но вот ступили они в большую залу, которая притаилась под площадью у ворот. Вверх подымались колонны. Стоило нажать рычаг, как колонны эти складывались, да с таким расчетом, чтобы увлечь за собой часть мостовой, и не рухнуть на головы воинов.
– Все готовы? – без всякого интереса осведомился Творимир.
Ряды уже выстроились. В напряженных руках поблескивали клинки. Затаенное «Да» глухо прокатилось. Тогда Творимир подошел к рычагу и дернул его…
Колонны сложились, прежде подпиленная мостовая убралась за ними. Теперь надо было бежать вверх по широкой лестнице, но…
– Предательство! – взревело разом несколько сот злых и испуганных голосов.
Их уже ждали. Без лишних слов, давно готовые, застывшие у края лучники, метнули стрелы, присели; за ними открылся следующий ряд – вновь стрелы. По команде поднялся первый ряд – стрелы свистели беспрерывно.
Безмолвно лежали, истекали кровью убитые; корчились, вопили раненые. Иные собрались, выставили высокие щиты, и, пригибаясь за ними, все же двинулись в атаку. Но тут раздался скрип, и хлынули потоки кипящей смолы. Вопли мучеников вплелись в густые, раскаленные клубы – и прежде это был ад, но теперь стал адом вдвойне, втройне… Ряды наступавших смешались, щиты пали – они вновь открылись стрелам. |