Губы Дона дернулись.

— Вы пытаетесь меня разозлить, директор. Не выйдет.

А он не дурак. Именно поэтому, его до сих пор не удавалось поймать с поличным. Питерс достаточно осторожен, чтобы обделывать свои делишки без свидетелей.

— Пожалуй, — согласилась Коутс, садясь на край стола. — Но попытаться стоило.

— Вы же знаете, они всё врут. Они — преступницы.

— Сексуальные домогательства — тоже преступление. Предупреждаю в последний раз, — Коутс принялась рыться в сумочке в поисках гигиенической помады. — Кстати, всего полпачки за отсос? Да ладно, Дон. — Она принялась вываливать содержимое сумочки: зажигалка, таблетки, кошелек, пока, наконец, не нашла то, что искала. Сняв колпачок, она заметила, что помада почти кончилась, но ещё на пару раз хватит.

Питерс сидел молча. Дженис взглянула на него. Перед ней сидел подонок, насильник, достаточно везучий, чтобы избегать быть застуканным другими офицерами охраны. В этот раз она его не расколола. Расколет потом. Время есть. Время, в некотором смысле, синоним слова «тюрьма».

— Что? Тоже хочешь? — она протянула ему помаду. — Нет? Иди работай, тогда.

Уходя, он, так сильно хлопнул дверью, что та задрожала. До неё донеслось его ворчание из приёмной. Довольная тем, что дисциплинарные дела решены так, как она и ожидала, Коутс вернулась к помаде и занялась поисками колпачка.

Завибрировал мобильник. Коутс отложила сумку и села на освободившийся диван. Учитывая, что за человек только что сидел на нём, она присела на левый край.

— Привет, мам, — на заднем плане звучали какие-то крики, выли сирены.

Директор Коутс подавила приступ желания распять дочь за то, что не звонила уже три недели.

— Что-то случилось, милая?

— Погоди, — в трубке послышалось шуршание и Дженис принялась ждать. Её отношения с дочерью то становились близкими, то отдалялись. Решение Микаэлы уйти из юридического института и пойти в журналистику (такую же огромную фабрику по производству дерьма, как и тюрьма, и тоже полную преступников) опустило их до уровня нуля, а последовавшая за этим операция на носу, уронила их ещё ниже. Впрочем, она не могла не восхищаться упорством Микаэлы. Может, не так уж они и отличались друг от друга. Дурочка Магда Дубчек, которая была сиделкой Микаэлы, однажды, сказала: «Она — вылитая ты, Дженис! Дай ей печеньку, она сделает всё, чтобы съесть три. Будет улыбаться и смеяться, пока не сдашься».

Два года назад Микаэла сводила концы с концами на местных телеканалах. Ныне она работала в «Американских новостях» и её популярность росла.

— Отлично, — снова послышался голос Микаэлы. — Нужно было поискать место потише. Нас выперли из департамента по контролю заболеваний. Долго говорить не могу. Ты новости смотришь?

— Только CNN, — Дженис любила эту шутку и никогда не упускала шанса её повторить.

В этот раз, Микаэла промолчала.

— Ты слышала про грипп «аврора»? Сонную болезнь?

— Слыхала что-то по радио. Старухи в Австралии и на Гавайях заснули и не проснулись…

— Всё по-настоящему, мама. И касается всех женщин. Старых, молодых, зрелых, всех. Любых, кто уснет. Так что, мама, не засыпай!

— Прости? — Что-то здесь было не так. На часах 11 утра. С чего бы ей идти спать? Неужели, она хотела сказать, что ей, вообще, больше нельзя спать? Если так, то ничего не выйдет. Это как просить больше никогда не ходить по-маленькому. — Глупость какая-то.

— Включи радио, мам. Или телевизор.