Они назвали себя «Сияющие», боже, какая ирония. Около тридцати человек, мужчин, женщин и детей объявили себя независимым государством. Помимо отказа платить налоги, отдавать детей в школы и сдавать арсенал автоматического оружия (которое, вряд ли, нужно им для защиты своих ранчо от набегов перекати-поле), они незаконно отвели себе единственный источник пресной воды. ФБР и АТФ уже несколько месяцев околачивались рядом с их резиденцией, уговаривали их сдаться, но всё без толку.

Идеология Сияющих была отвратительна Фрэнку. Под личиной религиозности прятался банальный эгоизм. Можно вывести прямую связь между Сияющими и бесконечными урезаниями федерального бюджета, которые вынуждали Фрэнка работать на полставки или, вообще, бесплатно. Цивилизация требовала платы, или, жертвы, если хотите. С другой стороны, на улицах появляется полно диких собак, что раздражало столичных болтунов. Фрэнк искренне надеялся, что в лагере этих Сияющих не было детей, чтобы федералы могли, без проблем, вычистить весь этот мусор.

Фрэнк сидел за столом в своём крошечном офисе. Вокруг него громоздились клетки самых разных размеров. Было тесно, но Фрэнк не обращал на тесноту внимания.

Он потягивал манговый сок и смотрел телевизор, держа руку на мешке со льдом. Руку он разбил о дверь Гарта Фликингера. Экран его телефона горел именем «Элейн». Он не знал, как с ней разговаривать, поэтому решил переложить это дело на голосовую почту. Он слишком жёстко обошелся с Наной, теперь он это понимал. Видимо, теперь, пришла ответная реакция.

Разбитый зеленый «Мерседес» остался на парковке у дома богатенького доктора. Бордюрный камень, которым он разбил окно и изуродовал машину, был весь покрыт его отпечатками пальцев. Как и сирень, которую он, в ярости, швырнул на водительское сидение. Всё это являлось неопровержимым доказательством вины в преступном деянии — вандализме — которое семейный суд (всегда встающий на сторону женщин) обязательно примет во внимание, и тогда Фрэнк сможет видеться с дочерью один час каждое новолуние. Обвинение в вандализме также лишит его работы. Оглядываясь назад, становилось понятно, что на сцену вышел Плохой Фрэнк. Строго говоря, у Плохого Фрэнка состоялся настоящий бенефис.

Только Плохой Фрэнк, на самом деле, не был плохим, не был он, также, неправым. Сами посудите: его дочь теперь могла спокойно выходить на проезжую часть. Может, у Хорошего Фрэнка получилось бы лучше. А, может, и нет. Хороший Фрэнк — слабак.

— Я не буду — мы не будем — стоять и спокойно смотреть, как, так называемое, правительство Соединенных Штатов, занимается спекуляциями и подтасовками.

На телеэкране Кинсман Брайтлиф сидел за полукруглым столом. На столе лежала бледно-синяя женщина, одетая в ночную рубашку. Её лицо было покрыто чем-то белым, каким-то покрывалом, какие продают в магазинах на Хелоуин. Его грудь, то и дело, вздымалась вверх и опускалась.

— Что за хрень? — спросил Фрэнк, обращаясь к сидевшей рядом дворняжке. Та, на секунду, подняла голову и, тут же, вернулась ко сну. Это, конечно, уже стало клише, но собеседника лучше собаки не найти. Точка. Собаки не знали, что хорошо и что плохо — они просто делали. Делали, как могли. У Фрэнка всегда была собака. Элейн говорила, что у неё на них аллергия. Отказ от собаки оказался ещё одной уступкой с его стороны, но она даже не поняла этого.

Фрэнк почесал собаку между ушей.

— Мы выяснили, какие махинации они проводили с водоснабжением. Мы выяснили, что они использовали отравляющие вещества, чтобы уничтожить лучшую часть нашей Семьи, женщин Сияющих, дабы посеять хаос и раздор в наших рядах. Они отравили наших сестёр. Включая мою дорогую жену, Сюзанну. Яд усыпил её, — голос Кинсмана Брайтлифа потонул в кашле. Это звучало так, по-домашнему. Так, старики собираются за одним столом на завтрак, шутя и радуясь долгожданной пенсии.