|
«Ужас», — подумал он, когда мать снова ударила его бокалом, на этот раз, попав по затылку. Повсюду разлетелись куски пластика. Антон уткнулся лицом в водянистые разводы на зеленом ковре. Он вдохнул смесь из запахов коктейля, крови и ворса, попытался высвободить руку, чтобы подняться, но всё его тело внезапно налилось тяжестью. Позади рычал лев, но, чтобы помочь матери, ему нужно было подняться и обернуться.
Он попытался крикнуть матери, чтобы та бежала подальше, но смог издать только невнятное бульканье, и его рот наполнился ворсом. Что-то тяжелое навалилось на спину, Антон скорчился от нового приступа боли. Он мог лишь надеяться, что мать услышала его и убежала.
Сидевшая в клетке собака залаяла. К ней, тут же, присоединились ещё две. Безымянная дворняга у ног Фрэнка — та самая, которую он отобрал у Фритца Мешаума — зевнула и села. Фрэнк провел ладонью ей по спине, успокаивая. Один из молодых помощников Кинсмана Брайтлифа — не тот, что протягивал ножницы, другой — положил ладонь ему на плечо. — Отец? Может, не стоит? Движением плеча Брайтлиф скинул его ладонь. — Господь говорит: «Идите к свету»! Сюзанна, женщина Брайтлиф, Господь говорит: «Иди к свету»! Иди же смело! — Иди к свету! — эхом отозвался тот, что передавал ножницы и сын Брайтлифа, автоматически, присоединился к нему. — Иди к свету, женщина Брайтлиф! Иди к свету! Кинсман Брайтлив разрезал кокон на лице женщины и завопил: — Господь говорит: «Иди к свету»! Он дернул руками. Послышался звук рвущейся ткани, напомнивший Фрэнку звук, который издаёт застёжка на липучке. Открылось лицо миссис Сюзанны Кинсман Брайтлиф. Её щёки были красными, глаза безумно вращались под закрытыми веками, изо рта при каждом выдохе вздымались ниточки паутины. Мистер Брайтлиф склонился над ней, будто хотел поцеловать. — Не надо, — сказал Фрэнк. Несмотря на то, что он сказал это тихо, а звук телевизора был практически на минимуме, полдюжины находившихся в клетках собак снова подняли лай. Дворняга жалостливо заскулила. — Я не тебе, малыш, — сказал ей Фрэнк. — Женщина Брайтлиф, очнись! Ну, вот, она очнулась. И как! Её глаза открылись, она потянулась вперед и укусила мужа за нос. Кинсман Брайтлиф завопил что-то, что телевизионщики запикали, Фрэнк, во всяком случае, решил, что тот сказал «пидарасина». Брызнула кровь. Женщина Брайтлиф откинулась назад, жуя во рту кусок носа мужа. Кровь полилась прямо на её ночную рубашку. Фрэнк дернулся назад, отчего ударился затылком о шкафчик с документами позади себя. С ударом, ему в голову пришла отчётливая мысль: телевизионщики запикали слово «пидарасина», но позволили всей Америке любоваться тем, как женщина откусывает нос собственному мужу. Что-то в этом мире, явно, пошло не так. В комнате воцарился настоящий бедлам. Камера дернулась, погасла, а когда включилась обратно, на экране был виден только деревянный пол, по которому растекалась лужа крови. Затем, вновь, появилось бледное лицо Микаэлы. — Мы ещё раз просим прощения за показанное и повторяем, что мы ещё, пока, не до конца убеждены в правдивости этой записи и ждем, когда закончится осада и Сияющие откроют ворота. Только так мы сможем подтвердить, что произошедшее, действительно, имело место быть. — Она помотала головой, видимо, пытаясь сконцентрироваться на том, что ей говорили в маленький наушник. — Мы будем повторять запись каждый час, не потому что, мы бесчувственные… «Ну, да, конечно. Не из-за этого» — подумал Фрэнк. — … но исходя из чувства долга. Если это происходит, люди должны знать: если кто-то из ваших близких оказался опутан этим коконом, ни в коем случае, не пытайтесь его удалить. |
