Лиэнн Бэрроуз швырнула брыкающегося ребенка на газон, к ногам Альфреда Фримена, затем развернулась и, шатаясь, будто, пьяная, вернулась в дом. С пальцев её рук свисали похожие на бумажные полоски белые нити. Она зашла внутрь и закрыла за собой дверь.

Это явление стало одним из самых любопытных побочных эффектов «авроры», так называемого «материнского инстинкта» или «рефлексом Фостер». Были зарегистрированы миллионы случаев нападения разбуженных женщин, ещё миллионы остались неизвестными, но случаев агрессии против детей не было выявлено ни одного. Спящие относили своих мальчиков ближайшему человеку, или просто оставляли их у дверей. Затем возвращались в постель.

— Лиэнн? — позвал Альфред.

Гэри перевернулся на живот, принялся кричать и пинать розовыми пятками опавшие листья.

— Мама! Мама!

Альфред Фримен посмотрел на мальчика, затем, на шланг в своей руке и подумал, не отнести ли ребенка обратно?

Детей он не любил. Он воспитал двоих и эти чувства у них были взаимными. Гэри Бэрроуз, определенно, ему нужен не был. Мелкий террорист, чьё социальное общение не распространялось дальше размахивания игрушечным оружием и разговорами о «Звездных войнах».

Покрытое белой дрянью лицо Лиэнн заставляло его думать, что она не совсем человек. Фримен решил забрать ребенка, пока не явится её муж-полицейский и не разберется с этим делом.

Он поступил правильно. Те, кто решили бороться с «материнским инстинктом» горько об этом пожалели. Что бы ни вынуждало уснувших матерей отдавать своих детей, оно не подлежало обсуждению. Десятки тысяч человек убедились в этом лично.

— Прости, Гэри, — сказал Фримен. — Придется тебе какое-то время провести со стариком Альфом. — Он взял его на руки и пошел к себе. — Можно тебя попросить успокоиться?

Клинт сопровождал Эви всё время, до самой камеры. Лила не осталась. Ему хотелось, чтобы она осталась с ним, хотел убедиться, что она не уснет, о чём он сообщил ей сразу же, как только, она появилась на тюремной парковке. Он напомнил ей об этом несколько раз подряд, прекрасно понимая, что своей назойливостью испытывает на прочность её терпение. Он также очень хотел бы узнать, где она была прошлой ночью, но решил, что это подождет. Учитывая происходящее здесь и во всём остальном мире, ему казалось, что это и не важно. И всё же, он постоянно возвращался к этой мысли, как собака не переставала лизать раненую лапу.

Заместитель директора Лоуренс Хикс прибыл сразу же после того, как Эви заперли в камере. Директор Коутс посадила его за оформление новоприбывшей, а сама уселась за телефон и принялась названивать в Управление Тюрем и всем охранникам, у кого был выходной.

Клинту делать было, особо, нечего. Эви сидела, скованная наручниками, одетая во всю ту же робу, которую ей выдали Лила и Линни Марс. Несмотря на то, что её лицо было изуродовано после инцидента в машине Лилы, сама она излучала веселье. В ответ на вопросы о месте жительства, родственниках, медицинской страховке, она лишь промолчала. Когда её спросили о фамилии, она сказала:

— Я думала над этим. Пусть будет Блэк. Никаких Доу, Блэк звучит в самый раз для чёрных времен. Зовите меня Эви Блэк.

— Значит, это не настоящая ваша фамилия? — недавно вышедший от стоматолога Хикс говорил с трудом, из-за новокаина.

— Вам никогда не произнести моё настоящее имя. Имена.

— Назовите, — попросил Хикс.

Эви посмотрела на него улыбающимися глазами.

В этот момент, Клинту показалось, что во взгляде женщины сквозь веселье проступило нечто похожее на ярость.