|
И это оказалось правдой! – Я в самом деле не хочу жить, понимаете? Мое существование теперь бессмысленно. Дворянин не может смириться с полуголодным существованием. Вот я и подумал, что, возможно, пригожусь вам… – Для какой цели? – Помочь вам арестовать Стана Убийцу. Мегрэ нахмурил брови. – Вы его знаете? – Нет… Я только слышал о нем… Как поляк, я возмущен тем, что мой соотечественник так попирает законы гостеприимства… Я хочу, чтобы Стан и его банда были арестованы… Мне известно, что он решил яростно защищаться. Значит, кто то из людей, которые будут его брать, наверняка погибнет. Так лучше пусть это буду я, все равно я хочу умереть… Скажите мне, где Стан, я пойду к нему и разоружу его… Если надо, я раню его, чтобы обезопасить… Мегрэ ответил традиционной формулой: – Оставьте свой адрес… Я вам напишу… Мишель Озеп жил в меблированных комнатах на улице Турнель, как раз недалеко от улицы Бираг. Один из инспекторов занялся наведением справок, и его ответ был в пользу Озепа. В самом деле он был подпоручиком польской армии со времени ее создания. Потом его след терялся и вновь появлялся уже в Париже, где он пытался давать уроки гимнастики детям мелких торговцев. Его попытки покончить с собой не были выдумкой. Несмотря на это, Мегрэ по согласованию с шефом направил Озепу официальное письмо, которое заканчивалось так: «…к большому сожалению, я не могу воспользоваться Вашим великодушным предложением, за которое я Вам благодарен…» С тех пор Озеп дважды приходил на набережную Орфевр и настаивал на встрече с комиссаром. Во второй раз он отказался уходить, заявив, что будет ждать столько, сколько потребуется, и несколько часов просидел в зеленом бархатном кресле в приемной. И вот сейчас Озеп сидел за одним столиком с Мегрэ на террасе кафе «Тоннеле Бургиньон». – Я хочу доказать вам, господин Мегрэт, что на что то гожусь и что вы можете на меня рассчитывать. Уже три дня я хожу за вами следом и могу рассказать все, что вы в это время делали. Я знаю и то, что официант, который меня только что обслужил, – один из ваших инспекторов, а другой сотрудник сидит напротив нас у окна перед клеткой с канарейкой… Мегрэ яростно кусал чубук трубки, стараясь не смотреть на собеседника, который не переставал говорить монотонным голосом: – Я понимаю: когда незнакомый человек говорит вам: «Я бывший офицер польской армии и хочу свести счеты с жизнью…», вы думаете: «Этого не может быть…» Но вы же проверяли то, что я вам сказал… И теперь знаете, что я не опускался до вранья… Он говорил как заведенный, быстро, сбивчиво и утомительно для слуха, тем более что из за акцента слова искажались настолько, что нужно было напрягать внимание, чтобы понять смысл. – Вы не поляк, господин Мегрэт и не понимаете наш образ мыслей… Вы не говорите на нашем языке… А я действительно хочу вам помочь, потому что не могу допустить, чтобы ходила дурная слава о моей стране… Комиссар уже задыхался от ярости. А его собеседник, который должен был это заметить, все не унимался: – Если вы попытаетесь схватить Стана, что он будет делать? У него в карманах, может, два, а то и три револьвера… Он станет стрелять во всех… И кто знает, при этом могут пострадать дети и женщины… Тогда люди станут говорить, что полиция… – Может, вы замолчите? – А я хочу умереть… Никто не будет оплакивать бедного Озепа… Скажите мне: «Стан там!» И я пойду за ним следом, как ходил за вами… Я выжду удобный момент, когда вокруг никого не будет, и скажу ему: «Ты Стан Убийца!» Тогда он выстрелит в меня, а я выстрелю ему по ногам… Когда он выстрелит в меня, вы поймете, что это Стан, и не наделаете глупостей… А поскольку он будет ранен… Никакая сила не могла его остановить! Он был готов говорить и говорить наперекор всему белу свету. |
