— Знаешь, а ведь я с вами четырьмя очень дисциплинирован, — неожиданно делаю вывод на свой собственный счёт. — Твоя мать сказала — и я сразу принял к сведению. И, словами одной нашей близкой подруги, втянул язык в жопу — хотя раньше послушанием не страдал. Теперь только читаю в чатах и сам ничего не говорю. Кстати, зачем ты решила ехать на такси?

— В нашей машине однозначно всё записали бы. Поехать на ком угодно другом — у всех будут вопросы уже в адрес HAMASAKI. А чего это родная дочь...?

— Понял, не продолжай.

В принципе, разделитель салона поднят и ситуация тут вроде как относится к разряду стандартных. Да и не понимаю я в местной технике на том уровне, чтобы спорить с Миру.

— Не поехать оказалось тоже нельзя, — пожимает плечами одноклассница. — Но я это не сразу поняла.

— А чем была бы плоха запись в вашей машине? Свои же?

— Мама с папой разводятся. Имущество пока общее, но уже есть споры о разделе.

— Между ними?

— Не только. Ещё есть родня с каждой стороны, там тоже образовалась масса претендентов.

— Мне Фомичёв в коридоре при всех ляпнул, что у меня активировалась какая-то первичная нейросеть. Я уже почитал в сети, что это такое — но не понимаю до конца. Это как-то связано с вашим пожеланием мне поменьше светиться в известных чатах?

— Да, причём прямо. Фуф, кажется, настроилась... Виктор, ты в курсе, кто убил твоего отца? И за что?

— Шутишь?!

— Нисколько.

— Не в курсе. Пока. Но я обязательно это выясню.

— Мой отец. Возможно, не своими руками, не один — но и он тоже.

— Хренасе.

Как реагировать?

— Поначалу я думала, что это он из-за мамы: они с твоим папой...

— Я знаю. Любили друг друга, если очень коротко и без подробностей. Причём твоя мама продолжает любить покойного отца Вити Седькова и сейчас. Слепой и, как по мне, саморазрушающей любовью. Себе не на пользу.

— Хорошо сказано, а для гайдзина — так и втройне. Да. Но есть один момент, который не стыкуется.

— Какой?

— Наши с тобой родители познакомились ещё до того, как нас с тобой забацали с законными супругами. Походу, как бы не пару десятков лет тому. Почему мой папа всё это время закрывал глаза, терпел? А сейчас вдруг на старости лет спохватился? Не поздно ли у него гордость взыграла?

— Умеешь ты задавать вопросы. Знаешь, сейчас еле удержался, чтобы не сострить.

— Заметила и оценила. Кстати, ты совсем не нервничаешь, обратил внимание?

— У меня не особо прочные эмоциональные связи с биологическими родителями. Не хочу напрягаться и думать, как так получилось, — практически не лукавлю.

Бог его знает, какие приложения у неё сейчас активны.

— Да, я заметила и рада. Иначе этот разговор мог бы стать более тяжёлым. Ты сейчас себя ведёшь как японец, кстати! Это комплимент.

Она оглядывается по сторонам, решительно подвигает меня на край заднего сиденья и ложится в горизонтальное положение, располагая голову на моих коленях:

— В знак доверия!

— Так и тянет спросить, не завуалированный ли это ответ с тем самым сексуальным подтекстом. На мои подсознательные рефлекторные ожидания в твой адрес.

— Нет, — спокойно отвечает Миру. — Но не знаю, как тебе доказать — у тебя всё равно нужных расширений нет.

— Да ладно, не надо ничего доказывать. Я, в принципе, от Мартинес и Эрнандес уже знаю, как выглядит одноклассница, которой от меня чего-то надо. Ты не похожа.

— Я не испытываю чисто физиологического удовольствия от процесса, м-м-м, ты понял, какого. Могу пойти на это из благодарности, жалости, аналогичных побуждений — но это будет именно что моя уступка и благотворительность.