| Муниципалитет Вены, австрийское правительство и католическая церковь виновны в смерти моей жены, сказал Регер тогда в Амбассадоре, и я вспомнил об этих его словах, сидя рядом с ним на скамье в зале Бордоне. Муниципалитет Вены не отдал распоряжение посыпать песком тротуары, несмотря на гололедицу, Художественно-исторический музей вызвал «скорую помощь» только после настойчивых, повторных требований, хирурги из Больницы братьев милосердия запороли операцию, а в результате — моя жена умерла, сказал Регер тогда в Амбассадоре. Вы теряете самого близкого и самого любимого человека только из-за того, что муниципалитет Вены проявил беспечность, австрийское правительство виновно в преступном неоказании помощи, а католическая церковь попустительствует профессиональной неграмотности. Вы потеряли самого необходимого вам человека только потому, что городские и государственные власти, а также католические власти безразличны к судьбам людей, сказал Регер тогда в Амбассадоре. Умер человек, с которым вы прожили душа в душу почти сорок лет, прожили в любви и взаимном уважении, а умирает он только из-за преступной халатности городских и государственных властей и католической церкви, сказал тогда Регер. Умер единственно близкий вам человек, а все только из-за беспечности, халатности муниципалитета, правительства и католической церкви. Внезапно вас навсегда покинул любимый человек, единственно близкий вам на всем белом свете, а все только потому, что муниципалитет, правительство и католическая церковь проявили глупость и безответственность, сказал Регер тогда в Амбассадоре. Вас навеки разлучили с человеком, которому вы обязаны всем и который дал вам поистине все. Внезапно вы остались в квартире один, без близкого человека, который десятилетиями неустанно заботился о вас, облегчал вашу жизнь, и произошло это по вине муниципалитета, правительства и церкви, допустивших преступную небрежность, сказал Регер тогда в Амбассадоре. Неожиданно вы оказались у разверстой могилы того человека, жизнь без которого всегда представлялась вам совершенно невозможной, сказал, насколько мне помнится, Регер тогда в Амбассадоре. Муниципалитет Вены, австрийское государство и католическая церковь виноваты в том, что я теперь один и обречен на одиночество до конца моих дней. Женственная и умная женщина, полная любви и отменного здоровья, внезапно погибает только потому, что муниципалитет Вены забыл, видите ли, распорядиться, чтобы посыпали песком скользкие тротуары на подходе к Художественно-историческому музею, а находящийся в собственности государства и ведении правительства Художественно-исторический музей своевременно не вызвал «скорую помощь», и, наконец, хирурги из принадлежащей католической церкви Больницы братьев милосердия запороли операцию, сказал тогда Регер. Мне больше не следовало бы переступать порог Художественно-исторического музея, сказал Регер, когда спустя семь месяцев после смерти жены он снова пришел сюда. Правда теперь дорогу к музею аккуратно посыпают песком, но ведь моей жены уже нет, сказал он. И надо же было отправить ее именно в Больницу братьев милосердия, о которой я никогда не слышал ни одного хорошего отзыва. По замечанию Регера, ему всегда подозрительны те больницы, в названии которых фигурирует слово милосердие, так как этим понятием слишком уж любят спекулировать. Именно эти больницы и есть самые немилосердные, ибо в них неизменно царят некомпетентность, корыстолюбие вместе с лицемерным, гнусным пустосвятством и ханжеством, сказал Регер тогда в Амбассадоре. Теперь мне остался только Амбассадор, мой угловой столик, к которому я очень привык за долгие годы, сказал тогда Регер. У меня есть лишь два пристанища, куда я отправляюсь, если не знаю, что мне делать с самим собою — это угловой столик в Амбассадоре и скамья в зале Бордоне в Художественно-историческом музее, пожаловался тогда Регер. Но до чего же ужасно сидеть одному за моим угловым столиком в Амбассадоре, сказал тогда Регер. Когда-то я сиживал здесь с моей женой, это и было моей любимой привычкой, а совсем не то, что я делаю сейчас, когда нахожусь тут в полном одиночестве, совсем не то, дорогой Атцбахер, сказал Регер тогда в Амбассадоре; сидеть одному на скамье в зале Бордоне не менее ужасно, ведь больше тридцати лет мы сидели на ней вместе с женой. |
