Прыгнýл в карету и помчался

Прямехонько к тебе.

И вот, мой милый друг, судьи, которых мненья,

Везде всеобщего достойные презренья,

Оракулом, законом чтут,

Которые, к стыду нас всех, признаться должно,

Хваля без толку все иль все браня безбожно,

Бесславие и славу раздают!

И после этого за славою гоняйся!

Забудь веселье и покой.

Пиши комедии – будь мученик – старайся,

Но льстить себя не смей наградой никакой!

Читать в домах – беда! Отдать играть – другая;

Да что и говорить, скажу без дальних слов:

Театр, где царствует посредственность златая,

Страшнее для меня и самых знатоков.

У нас хоть не пройдет без новости недели,

Зато уж ничего, не езди под качели,

Играют мастерски – ну, любо посмотреть!

А если примутся артисты наши петь

Иль станут в опере при всех менять кулисы,

То вон беги!

И, словом, от царя до самого слуги

Певицы и певцы, актеры и актрисы,

И даже самая суфлера западня

Терзает все и мучит лишь меня.

Нет, кончено! Писать я больше не намерен,

Клянусь – и клятве сей, конечно, буду верен!

Да, да, мой друг! Клянусь... а жаль! Ведь есть сюжет,

И если б только я решиться мог... да нет!

Все кончено!.. А план и сцены уж готовы –

Придумал и конец,

И все характеры так новы!

Прекрасный резонер – чувствительный отец;

Контрасты резкие – с природы, а не с сказки!

Тут будет все: и плут, и честный человек,

Интрига чудная... а веселей развязки

Нельзя придумать ввек,

И интересных сцен, конечно, будет с двадцать!

Да впрочем... почему ж... ага, уж бьет двенадцать!

Пора домой!» – «Так ты решился не шутя?» –

«Прощай!» – «Да погоди, карета не готова!»

Но мой Людмил в ответ ни слова;

Поклон и, шляпу ухватя,

Отправился домой. Домой? Конечно, спать?

Ах, нет, мои друзья: комедию писать!

ВЫБОР ЖЕНЫ

В дурачествах своих нам трудно сознаваться:

Мы все помешаны на том,

Что сами никогда ни в чем

Не можем ошибаться.

Причиной неудач, всех горестей и бед –

Иль случай, иль судьба, иль что нибудь другое,

Но только уж не мы. Один несчастье злое

Клянет, с дурной игрой поставивши лабет;

Другой, хотя блеснуть с умеренным доходом,

Вступает с богачом в неравную борьбу

И после, не сведя никак приход с расходом,

Винит во всем жестокую судьбу,

Как будто бы она и в том уж виновата,

Что бедный человек не должен жить богато,

А с взяткою одной бостон нельзя играть.

Но чтобы вы, друзья, не начали дремать

От сих преважных поучений,

Не лучше ль мне наместо рассуждений

От скуки вам кой что порассказать?

Сюда, друзья, в кружок – я сказку начинаю;

В одной из двух столиц, – а точно где, не знаю,

Положим, что в Москве – для сказки все равно, –

Тому назад не так чтобы давно,

Среди веселья жил счастливец,

Фортуны баловень, по имени Клеон.

И подлинно был счастлив он:

Красот московских всех любимец,

Душа их общества и зависти предмет;

Все маменьки его ласкали

И часто дружеский совет

Без умысла ему давали

(Хваля своих любезных дочерей)

Жениться поскорей.

И после этого – кому поверить можно –

Счастливец сей, признаться должно,

Природой был не слишком одарен:

Красавцем он не мог назваться,

Отлично не был и умен,

И даже – я стыжусь по чести вам признаться

И даже не умел в мазурке рисоваться,

А несмотря на то, как будто б наподряд,

Невесты скромные его ловили взгляд.