|
Он мчится, закусивши удила. Пробел он громоздит на промежуток. И, может быть, он -- экая пчела! -- такой отыщет лютик-баламутик (а тот его жужжание поймет и тонкий хоботок ему раскрасит), что я воображаю этот мед, не чуждый ни скворечников, ни пасек! II Эрот, не объяснишь ли ты причин того (конечно, в частности, не в массе), что дети превращаются в мужчин упорно застревая в ипостаси подростка. Чудодейственный нектар им сохраняет внешнюю невинность. Что это: наказанье или дар? А может быть, бессмертья разновидность? Ведь боги вечно молоды, а мы как будто их подобия, не так ли? Хоть кудри наши вроде бахромы, а в старости и вовсе уж из пакли. Но Феликс -- исключенье. Правота закона -- в исключении. Астарта поклонница мужчин без живота. А может, это свойство авангарда? Избранничество? Миф календаря? Какой-нибудь фаллической колонне служение? И роль у алтаря? И, в общем, ему место в Парфеноне. Ответь, Эрот, загадка велика. Хотелось бы, хоть речь твоя бесплотна, хоть что-то в жизни знать наверняка. Хоть мнение о Феликсе. -- "Охотно. Хоть лирой привлекательно звеня, настойчиво и несколько цветисто, ты заставляешь говорить меня, чтоб избежать прозванья моралиста. Причина в популярности любви и в той необходимости полярной, бушующей неистово в крови, что делает любовь... непопулярной. Вот так же, как скопление планет астронома заглатывает призма, все бесконечно малое, поэт, в любви куда важней релятивизма. И мы про календарь не говорим (особенно зимой твоей морозной). Он ростом мал? -- тем лучше обозрим какой-нибудь особой скрупулезной. Поскольку я гляжу сюда с высот, мне кажется, он ростом не обижен: все, даже неподвижное, растет в глазах того, кто сам не неподвижен. И данный мой ответ на твой вопрос отнюдь не апология смиренья. Ведь Феликс твой немыслимый подрос за время твоего стихотворенья. Не сетуй же, что все ж ты не дошел до подлинного смысла авангарда. Пусть зависть вызывает ореол заметного на финише фальстарта. |
