– А вы не подумали, что у девочки может быть повышенная температура? – спросил Семён Семёнович.

  – Ну, не‑ет! Разве ж я не почуял? Пахло, как обычно от здорового ребёнка. Что, у меня детей нет?!

  – А во что превратилась плёнка, когда растаяла? – спросил Саша, желая отвести беседу от опасной темы.

  – А ни во что! Следа от неё не осталось. Вот хоть его спросите! – Седых указал на председателя.

  Тот кивнул головой и сказал задумчиво:

  – Странная штука! Верно Федор говорит – таких плёнок у нас не видывали. Гладкая, как шёлк. А на ощупь, однако, будто и нету её. Я девочку от Федора принял, чувствую, что тёплая, это уже без дохи, не замёрзшая нисколько, а плёнку эту только вижу. Но рассмотреть не успел, начала она как бы таять. Была чёрная, стала серая и исчезла. Вот так прямо взяла и исчезла!

  Председатель развёл руки, словно желая сказать: «Ну и ну! Вот чудеса‑то! Чего только люди не выдумают!».

  Пора было кончать расспросы. Все вроде ясно (вернее, все более и более не ясно!), а до конца разберутся другие – те, кому положено заниматься подобными происшествиями. Если, конечно, такие люди вообще существуют.

  Саша вспомнил, что ещё не позвонил Кузьминых. Но в помещении сельсовета набралось довольно много народу, могут подойти ещё, говорить при всех этих людях на запретную тему, разумеется, нельзя. Придётся старшему лейтенанту ещё потерпеть немного.

  – Ну, все! – сказал он, вставая. – Спасибо за заботы о девочке!

  – А тех, кто потерял её на дороге, накажут? – спросил Федор Седых.

  – Конечно!

  В тоне вопроса Саше послышалась нотка иронии. Потом он увидел, как после его ответа переглянулись оба кузнеца, заметил мелькнувшую на мгновение усмешку под усами Василия Седых и понял, что ирония ему не померещилась, она действительно была и относилась именно к нему, младшему лейтенанту милиции, который в глазах этих людей, далеко не столь простых и доверчивых, как показалось Саше, выглядел человеком, всеми силами старавшимся «навести тень на плетень». Да и не так уж трудно было заподозрить неладное во всей этой истории. Чудесная плёнка, предохранившая ребёнка от замерзания при двадцатитрехградусном морозе, говорила сама за себя, красноречивее всяких слов. Кроме того, нельзя было поверить, что девочку могли уронить из проехавших саней и не заметить этого, как бы ни были пьяны проезжавшие. А ещё труднее – в то, что ребёнок ехал раздетым, в одной рубашонке и в плёнке. Не вытряхнули же его из одежды на дорогу!

  Неувязки бросались в глаза.

  Саша обратил внимание, что никто не пытается получить какие‑нибудь объяснения от приехавших из города, ни о чем их не расспрашивает. Такой выдержке можно было позавидовать.

  «Но ведь и я сам, – подумал он, – выгляжу спокойным и ничем не выдаю смятения в моих мыслях. Откуда у меня это? Неужели только потому, что я видел, как исчез Белка, присутствовал при появлении быка в кабинете Аксёнова?»

  Вспомнив о Белке, он тут же подумал о том, что вот все трое – Анечка, бык и Белка – исчезли одновременно, а затем двое из них, девочка и бык, оказались в пятнадцати километрах на запад от места своего исчезновения, и также одновременно. («Где же они находились три часа, между моментом исчезновения и появлением?» – снова мелькнула мысль и тотчас же скрылась, словно сама себя испугавшись).