А перед стеной сооружение. По сравнению с ним проект Татлина может считаться образцом ясности и простоты. Какие-то клетки, наклонные плоскости, палки, дверки и колеса. И на колесах буквы кверху ногами "с ч" и "т е". Театральные плотники, как дома, ходят взад и вперед, и долго нельзя понять, началось уже действие или еще нет.

   Когда же оно начинается (узнаешь об этом потому, что все-таки вспыхивает откуда-то сбоку свет на сцене), появляются синие люди (актеры и актрисы все в синем. Театральные критики называют это прозодеждой. Послал бы я их на завод денька хоть на два! Узнали бы они, что такое прозодежда!).

   Действие: женщина, подобрав синюю юбку, съезжает с наклонной плоскости на том, на чем и женщины и мужчины сидят. Женщина мужчине чистит зад платяной щеткой. Женщина на плечах у мужчин ездит, прикрывая стыдливо ноги прозодеждной юбкой.

   -- Это биомеханика, -- пояснил мне приятель. Биомеханика!! Беспомощность этих синих биомехаников, в свое время учившихся произносить слащавые монологи, вне конкуренции. И это, заметьте, в двух шагах от Никитского цирка, где клоун Лазаренко ошеломляет чудовищными трюками!

   Кого-то вертящейся дверью колотят уныло и настойчиво опять по тому же самому месту. В зале настроение, как на кладбище у могилы любимой жены. Колеса вертятся и скрипят.

   После первого акта капельдинер:

   -- Не понравилось у нас, господин?

   Улыбка настолько нагла, что мучительно хотелось биомахнуть его по уху.

   -- Вы опоздали родиться, -- сказал мне футурист.

   Нет, это Мейерхольд поспешил родиться.

   -- Мейерхольд -- гений! -- завывал футурист.

   Не спорю. Очень возможно. Пускай -- гений. Мне все равно. Но не следует забывать, что гений одинок, а я -- масса. Я -- зритель. Театр для меня. Желаю ходить в понятный театр.

   -- Искусство будущего!! -- налетели на меня с кулаками.

   А если будущего, то пускай, пожалуйста, Мейерхольд умрет и воскреснет в XXI веке. От этого выиграют все, и прежде всего он сам. Его поймут. Публика будет довольна его колесами, он сам получит удовлетворение гения, а я буду в могиле, мне не будут сниться деревянные вертушки.

   Вообще к черту эту механику. Я устал.

VII.

Ярон

   Спас меня от биомеханической тоски артист оперетки Ярон, и ему с горячей благодарностью посвящаю эти строки. После первого же его падения на колени к графу Люксембургу, стукнувшему его по плечу, я понял, что значит это проклятое слово "биомеханика", и когда оперетка карусельным галопом пошла вокруг Ярона, как вокруг стержня, я понял, что значит настоящая буффонада.

   Грим! Жесты! В зале гул и гром! И нельзя не хохотать. Немыслимо.

   Бескорыстная реклама Ярону, верьте совести: исключительный талант.

VIII.

Во что обходится курение

   Из хаоса каким-то образом рождается порядок. Некоторые об этом узнают из газет со значительным опозданием, а некоторые по горькому опыту на месте и в процессе создания этого порядка.

   Так, например, нэпман, о котором я расскажу, познакомился с новым порядком в коридоре плацкартного вагона на станции Николаевской железной дороги.

   Он был в общем благодушный человек, и единственно, что выводило его из себя, это большевики. О большевиках он не мог говорить спокойно. О золотой валюте -- спокойно. О сале -- спокойно. О театре -- спокойно. О большевиках -- слюна. Я думаю, что если бы маленькую порцию этой слюны вспрыснуть кролику -- кролик издох бы во мгновение ока. 2-х граммов было бы достаточно, чтобы отравить эскадрон Буденного с лошадьми вместе.

   Слюны же у нэпмана было много, потому что он курил.