***

– Обратилась три дня назад по поводу упорных головных болей, локализующихся в затылочной области с переходом на лобно височную, плохо купирующихся обезболивающими препаратами, – бубнил ординатор, которого Николай Васильевич выставил рассказывать анамнез.

– Благодарю вас, коллега, – оборвал я его. – Если возникнут вопросы, мы вас расспросим подробнее. А фронтальный снимок есть?

– Да, вот, извините, что сразу не подал.

Ага, быстро поняли, что надо в двух проекциях фотографировать, чтобы понять, где и что.

– Ну и каковы предположения? – спросил Склифосовский, разглядывая и в удивлении качая головой.

– Игла швейная, скорее всего – почесал в затылке я, тоже обалдевая от происходящего – Торчит возле верхнего сагиттального синуса. Сколько здесь, сантиметров пять?

– Четыре и семь миллиметров, – подсказал ординатор.

Волнуется, молодой совсем, а тут позвали к тайному советнику и начальнику. Пыхтит потихоньку, потеет.

– Но вот внешних следов на волосистой части нет, – добавил подробностей Николай Васильевич. – И сама пациентка ничего такого не помнит.

Все посмотрели на меня. Между собой они, небось, обсудили не раз и ничего придумать не смогли. Я снова почесал в затылке. Что то подобное где то я читал.

– Ну так случиться это могло так давно, что и не помнит уже. В младенчестве. Воткнул недоброжелатель иглу в родничок, но желаемого результата не добился. Родничок потом зарос. А до недавнего времени шанс найти такое только на вскрытии был.

– Если бы не икс лучи – хмыкнул Николай Васильевич.

– Если бы не икс лучи – покивал я.

– А ведь я про такое и не подумал, – повинился Склифосовский. – И что же, производить трепанацию?

Мы все опять переглянулись. Нефиговое такое решение – вскрыть череп пациентке. Как говорится, с далеко идущими последствиями. А ну как что то в ходе операции пойдет не так?

– Может, и надо... А может, и нет – тяжело вздохнул я – Меня смущает, что, судя по анамнезу, боли появились сравнительно недавно. Игла инкапсулировалась. Никаких признаков воспаления, насколько я понял, нет. Очень тревожит расположение. Одно неловкое движение – и оперирующий может повредить сагиттальный синус. Что после этого будет, думаю, рассказывать не надо.

Николай Васильевич задумался. А как же, сейчас даже слова такого «нейрохирург» нет. А Николаю Ниловичу Бурденко сколько? Лет двадцать, наверное. Вот и фигачим без особого разделения. И живот, и грудную клетку, и голову. А хуже черепушки только операции на открытом сердце.

– Кстати, коллега, – позвал я ординатора. – А при резком повороте головы боли не усиливаются?

– Н не помню, – покраснел наш помощник.

– А почему вы спрашиваете? – полюбопытствовал Склифосовский.

– Потому что причина головных болей может быть совсем не там. Вот, видите, – ткнул я кончиком карандаша в тень первого шейного позвонка. – Дужка небольшая. Здесь позвоночная артерия делает резкий поворот. В норме это образование отсутствует. У пациентки как раз может сдавливать сосуд, что снижает поступление крови... и так далее.

Давайте, ребята, синдром позвоночной артерии – золотое дно. На одних воротниках, которые царица носит, разбогатеть можно. Дерзайте.

***

Знал бы, что даже объявление помолвки – такой геморрой, тысячу раз подумал бы, стоит ли жениться. И это при том, что я здесь – просто участник. На мне не висело помещение, меню, и куча всяких не очень приятных вещей.

Кстати, о меню. Просил ведь – давайте попроще, без выпендрежа.