И когда приезжал, всячески баловал их – покупал одежду и всякие финтифлюшки. Обещал собрать им приданое такое, что из женихов очередь выстроится.
Где мой слуга, беспробудный пьяница, собирался взять средства на такую затею, история умалчивает. Не иначе как клад надеялся найти. Впрочем, не страшно, я могу им дать такое приданое, что и дворяне в очередь встанут. Хотя для начала им вырасти стоит. Ибо одной семь лет, второй – девять. Даже с учетом ранних современных браков ждать еще немало.
Теперь, естественно, их судьба явно станет другой. Девчонок такого возраста, хоть и крестьянского происхождения, пристроить можно. Не в Смольный, конечно, но есть учреждения рангом пониже, дающие вполне себе хорошее образование. Мариинская гимназия, к примеру. Вернее, целая их сеть по всей России. И вдову... Не знаю, какими талантами она обладает. И планы ее мне неведомы. Может, скажет, что в моей помощи не нуждается, а я тут уже благотворительность развел во все стороны.
Похороны прошли быстро. Отпевание в церкви, соседи на руках отнесли гроб на знаменское кладбище. Даже повозка не понадобилась. Я бросил в яму пару комков сизого грунта, и отошел в сторону.
То же самое и на поминках. Хорошо, сейчас не устраивают пир на весь мир с десятком перемен блюд и бесконечными тостами. Тихо, быстро, скромно. Прощай, Кузьма. Я чувствовал его отсутствие, как кто то говорил, будто зуб удалили, и теперь дыра в бывшем прежде сплошном строе мешает и мучит одним своим наличием.
Авдотья даже не пыталась изобразить вселенское горе. А что для нее изменилось? Была соломенной вдовой, стала простой? Лишилась средств к существованию? Но похоже, что любая неприятность для нее сюрпризом не была. Наоборот, оказалась собрана и руководила процессом как натуральный профессионал. Бесполезно шарахвшиеся накануне во все стороны женщины оказались каждая приставлена к делу.
И после поминок я подошел к ней опять.
– Почему про девочек не сказала?
– Так разве то ваша забота, барин? Вы и так для нас много сделали. Ребят моих обещали к делу пристроить. А уж девок я как нибудь сама подниму...
– Как нибудь не надо. Сделаем хорошо. С хозяйством управишься?
– Сколько лет, считайте, сама, научилась, – с гордостью сказала Авдотья. – Всё на мне.
– Предлагаю переехать ко мне в Питер. Посмотришь, пообвыкнешься, поставлю экономкой. Хозяйство большое – целый дом с клиникой внизу.
– Так я ж у вас... – и она замолчала.
Молодец, сразу не сказала ни да, ни нет. Думает. Это хорошо, не все могут.
– За дочек не беспокойся, пристроим. В поломойки отдавать не придется.
Слезы полились по ее щекам, зависая и капая на концы черного вдовьего платка. Авдотья постояла молча, глядя на землю, потом поклонилась. Низко, поясным поклоном.
– Благодарю, Евгений Александрович. Отработаю. Помнить буду вашу доброту всегда. А когда ж ехать?
– Чем быстрее, тем лучше. Есть кому хату передать?
– Сестре с мужем. Как раз у них старшие подросли, женить пора.
– Договаривайся.
***
Сразу после похорон и поминок, меня пригласили свидетелем. У старосты начался обыск. Не желая отдуваться одному – позвал с собой Жигана. В качестве, так сказать, силовой и моральной поддержки.
Дом Балакаева был одним из самых больших в деревне – двухэтажный, добротный, с резными наличниками. Солидный забор, конюшня, коровник – чего только не было у Порфирия во дворе. Натуральный особняк.
Становой пристав Чолокаев держал слегка потрепанный кожаный портфель, выглядел важным и даже официальным. Рядом с Александром Сергеевичем стоял, переминаясь, чиновник сыскной полиции, представившийся Игнатием Фомичом Соколовым – невысокий коренастый мужчина с острым взглядом и аккуратно подстриженной бородкой.
– Ну что ж, приступим, Евгений Александрович, – сказал Чолокаев, поправляя фуражку. |