Я глянул через его плечо на «детей». Они казались лишь темными пятнами на фоне чуть более светлого неба, но все же я смог разобрать, что каждый из них был ростом около шести футов и имел соответствующее телосложение. Да и «Матапан» был не таким уж маленьким – футов сорока длиной, с двумя мачтами с необычными поперечными и продольными реями на высоте чуть выше человеческого роста. Команду составляли греки, и если «Матапан» не был полностью греческим судном, то уж построили его греческие мастера, осевшие во Флориде с явным намерением строить такие посудины для ловли губок. По красивым мягким линиям и задранному носу Гомер без труда узнал бы в нем прямого потомка галер, которые в незапамятные времена бороздили залитые солнцем просторы Эгейского моря. Меня внезапно наполнило чувство безопасности и признательности за то, что я нахожусь на борту такого суденышка в компании таких людей.

– Хорошая ночка для предстоящей работы, – сказал я.

– Может, хорошая, а может, и нет, – в голосе капитана Займиса уже не чувствовалось юмора. – Я не считаю ее хорошей. Это не та ночь, которую выбрал бы капитан Займис.

Я не стал говорить ему, что у нас не было выбора, а просто спросил: Слишком ясно, да?

– Да нет, не в этом дело. – Он отвернулся на мгновение, отдал какое‑то распоряжение на непонятном языке, который мог быть только греческим, и команда забегала по палубе, отдавая швартовы. И снова повернулся ко мне:

– Извините, что разговариваю с ними на нашем старом языке. Эти трое парней и полугода не прожили в этой стране. Мои сыновья не хотят нырять. Слишком тяжелая эта жизнь говорят. Поэтому приходится нанимать молодых ребят в Греции... Мне не нравится погода, мистер Толбот, – слишком хорошая ночь.

– Именно это я и сказал.

– Нет, – он энергично покачал головой, – слишком хорошая. Воздух слишком неподвижен. А легкий бриз? Он же дует с норд‑веста. Это плохо.

Сегодня вечером солнце просто пылало на небе. Это тоже плохо. Чувствуете, как маленькие волны раскачивают «Матапан»? Когда погода хорошая, маленькие волны плещут о корпус каждые три секунды, может, четыре. А сегодня? – он пожал плечами. – Двадцать секунд, ну, может, пятнадцать. Сорок лет я выходил в море из Тарпон‑Спрингз. Знаю здешние воды, мистер Толбот, и не совру, если скажу, что знаю их лучше, чем кто‑либо другой. Сильный шторм идет.

– Сильный шторм? – Когда речь заходит о сильном шторме, я не больно‑то воображаю из себя. – Передали предупреждение об урагане?

– Нет.

– Такие признаки всегда появляются перед ураганом?

– Не всегда, мистер Толбот. Однажды, лет пятнадцать назад, передали штормовое предупреждение, но на море не было никаких признаков. Ни одного.

Рыбаки с Саут‑Кайкоса вышли в море. Пятьдесят человек утонуло. Но когда такие признаки налицо в сентябре, то ясно: надвигается сильный шторм.

Всякий раз так случалось.

Да, сегодня ночью никто не собирался подбадривать меня.

– Когда разразится шторм? – спросил я.

– Может, через восемь часов, а может, и через сорок восемь – я не знаю. – Капитан указал на запад, откуда медленно катились длинные маслянистые волны. – Но придет он оттуда... Вы найдете свой резиновый костюм внизу, мистер Толбот.

Через два часа мы на тридцать миль приблизились ко все еще далекому шторму. Шли мы полным ходом, но это только так говорится. Месяц назад два гражданских инженера, с которых взяли клятву молчать, с помощью интересной системы дефлекторов вывели выхлоп двигателя «Матапана» в подводный цилиндр, и двигатель теперь работал очень тихо, но противодавление вдвое снизило его мощность.