Элен смотрела на них со своей спокойной улыбкой, как бы говоря, что для
нее достаточно их общества и что она опасается новых дружеских связей. Но
уже пробило десять часов. Аббат с братом взялись за шляпы. Жанна уснула
поодаль в кресле. Они на мгновение наклонились над ней и удовлетворенно
покачали головой, видя, как безмятежно она спит. Потом на цыпочках
удалились; в передней они промолвили вполголоса:
- До следующего вторника.
- Я и забыл, - пробормотал аббат, поднимаясь на две ступеньки назад по
лестнице. - Тетушка Фэтю заболела. Вам следовало бы навестить ее.
- Я схожу к ней завтра, - сказала Элен.
Аббат охотно посылал ее к своим беднякам. У них бывали по этому поводу
долгие беседы вполголоса, свои особые дела, в которых они понимали друг
друга с полуслова и о которых никогда не говорили при других. На следующий
день Элен вышла из дому одна: она избегала в этих случаях брать с собой
Жанну, с тех пор как девочка целых два дня не могла избавиться от нервной
дрожи, побывав с матерью у нищего, параличного старика. Элен прошла по улице
Винез, свернула на улицу Ренуар, а затем спустилась по Водному проходу: то
была странная лестница, стиснутая между каменными оградами садов, крутая
уличка, спускавшаяся с высот Пасси к набережной. Внизу, в ветхом доме, жила
тетушка Фэтю. Она занимала освещенную круглым слуховым окном мансарду, где
едва умещались убогая кровать, колченогий стол и продранный соломенный стул.
- Ах! Добрая моя барыня... - застонала она, увидев Элен.
Тетушка Фэтю лежала в постели. Тучная, несмотря на нужду, словно
распухшая, с одутловатым лицом, она натягивала на себя одеревенелыми руками
рваное одеяло. У нее были маленькие лукавые глазки, плаксивый голос; ее
притворное смирение изливалось в шумном потоке слов:
- Спасибо вам, добрая барыня... Ой-ой-ой, как больно! Будто собаки рвут
мне бок... Ей-ей, у меня какой-то зверь в животе сидит! Вот здесь, видите?
Кожа цела, болезнь в самом нутре... Ой-ой-ой! Два дня мучаюсь без
передышки... Господи, можно ли так страдать... Спасибо, добрая барыня! Вы не
забываете бедняков. Это вам зачтется, да, да, зачтется...
Элен села. Заметив дымившийся на столе горшочек с настоем из трав, она
наполнила стоявшую рядом чашку и подала ее больной. Возле горшочка лежал
пакетик сахара, два апельсина, сласти.
- Вас навестили? - спросила она.
- Да, да, одна дамочка. Да разве они понимают?.. Не это бы мне нужно.
Ах, будь у меня немножко мяса! Соседка сварила бы мне мясной суп... Ой-ой,
еще пуще разболелось! Право, точно собака грызет... Ах, будь у меня немного
бульону...
Скорчившись от боли, старуха, однако, не переставала следить лукавыми
глазками за Элен, шарившей у себя в кармане. Увидев, что она положила на
стол монету в десять франков, тетушка Фэтю заохала еще громче, пытаясь в то
же время присесть. Не переставая корчиться, она протянула руку, - монета
исчезла. |