Жан Кальвин, француз, получивший хорошее образование, с молодых лет истово уверовал в лютеранство. Но он, как это часто бывает с ярыми приверженцами учений, был более последовательный и непримиримый лютеранин, чем сам Лютер.

Осенью 1536 года он начал проповедовать в Женеве, но был изгнан оттуда. Через несколько лет, однако, ему разрешили поселиться в Женеве. Вскоре он стал духовным вождем Женевской республики. Из города он сделал подобие монастыря. Государственная власть служила целям церкви.

Многие люди, по-видимому, склонны добровольно отдаваться в духовное рабство, беспрекословно верить в авторитет духовного вождя. И Кальвин наслаждался своей властью, укреплял ее. Жестокостью и злопамятностью своей он был под стать инквизиторам.

Показательна трагическая история Мигеля Сервета. Он с юных лет умел мыслить самостоятельно. Не доверял религиозным домыслам, в частности догме о триединстве бога. Сервету пришлось скрываться от инквизиции, сменить фамилию, переезжать из города в город. Его интересовали многие науки. Вместе с Везалием он изучает кровообращение, открывает циркуляцию крови в легких, занимается медициной. Но его продолжают глубоко волновать и религиозные вопросы. Он не согласен ни с католиками, ни с протестантами. В письмах Кальвину критикует его религиозные взгляды.

И тогда непримиримый враг папы — Кальвин — пишет в инквизицию донос на Сервета. Предоставляет улики, доказывающие его еретические взгляды. Сервету удается бежать в Швейцарию. Однако в Женеве по настоянию Кальвина его арестовывают. В нарушение местных законов Сервета, не совершившего никакого преступления против республики, присуждают к смертной казни. Под пытками он не отказывается от своих убеждений. Его сжигают на медленном огне — поджаривают заживо…

Такова была практика кальвинизма. Но было и теоретическое обоснование «нового порядка» в Женевской республике.

Бруно с интересом знакомился с кальвинистским богословием. Он всегда охотно осмысливал новые идеи. Именно осмысливал, подвергая сомнениям, а не тупо запоминал и повторял. Это не отвечало самой сути, самому духу богословия, какие бы формы оно ни принимало.

Философия — любовь к мудрости. Размышлять — это значит узнавать новое, сомневаться в любых идеях, какими бы верными они ни казались, сколько бы людей их ни придерживалось, какие бы авторитеты их ни утверждали. Сомнениями обновляются мысли. Только так можно выработать новое знание.

Богословие не терпит сомнений в главном: в бытие бога, в священных писаниях, в утверждениях некоторых мыслителей, признанных авторитетными. Богословие призвано укреплять веру. Истинная вера превыше всего: превыше доводов разума, фактов и логики. В то, что можно доказать, веровать нет необходимости. В то, что нельзя доказать, остается только верить.

Вот, казалось бы, естественная граница между знанием и верой. Доказуемое — науке и философии. Недоказуемое — религии. Примерно так рассуждал Бруно. И надеялся, что подобное мнение разделяют все те, кто имел мужество усомниться в правилах католицизма, в частности кальвинисты.

Однако богословы не собирались ограничивать область своих рассуждений. Они требовали полного послушания. Если религиозная догма согласуется с разумными доводами — хорошо, если не согласуется — тем хуже для разума.

Бруно по складу своего характера и образу мысли никак не подходил для богословия. Он был великолепным философом. Вдобавок не умел быть «благонамеренным», сдерживать свои эмоции, скрывать свои взгляды.

Все это выявилось очень скоро. Летом 1579 года Бруно в университете вступил в дискуссию с теологами. Они отстаивали тезис о подчинении философии богословию.