— Чарльз мне все расскажет, — беспечно отозвалась Черил.

«Из нее получится идеальная жена, — с улыбкой подумала Мелисса. — Она уверена, что муж знает все на свете, и заранее согласна с каждым его словом».

А сможет ли сама Мелисса стать послушной женой? Едва ли. Она имеет слишком независимый характер и часто вступает в споры. Если она начнет во всем поддакивать мужу… интересно, кто из них первым умрет от скуки?

В последнее время Мелисса научилась получать от споров особое удовольствие. Черил не думала ни о чем, кроме Чарльза и приданого, и поддерживать застольную беседу приходилось Мелиссе. Каждый ее разговор с герцогом превращался в философский диспут или обмен колкими остротами — упоительное состязание в быстроте и глубине мысли. И однажды Мелисса заметила, что больше не боится герцога. Да, он был все таким же величественным, словно сошел с римской медали, так же цинично отзывался обо всем на свете, а порой Мелиссе казалось, что он нарочно старается ее задеть, — однако она больше его не боялась.

С каждым днем она все больше убеждалась, что герцог очень умен. Он глубоко знал жизнь и порой открывал Мелиссе глаза на то, о чем она прежде и не подозревала. Но, если речь заходила о жизненных принципах, противники сражались на равных.

Порой герцог знакомил ее с историей дворца и славными подвигами своих предков — и такие рассказы были для Мелиссы интереснее книг.

Мелисса узнала, что и сам герцог храбро сражался во время войны с Наполеоном и был награжден медалью «За отличную службу».

— Вы не скучаете по своему полку? — спросила она однажды после обеда, когда сэр Олдвик, как обычно, сидел в своем излюбленном кресле с высокой спинкой, отпивая из бокала красное вино.

— Порой я завидую Чарльзу, — ответил герцог. — Хотел бы я снова стать молодым, отправиться в Индию, подавлять мятежи и сражаться с дикарями на северо-западной границе!

— Все мужчины обожают войну, — вздохнула Мелисса, — а женщины ее ненавидят.

— Потому что женщины больше теряют, — вдруг вступила в разговор Черил. — Если Чарльза убьют, мне незачем будет жить. А если я умру, — добавила она со вздохом, — у него останется еще полк.

— На мой взгляд, Черил очень точно определила разницу между двумя полами, — заметила Мелисса, обращаясь к герцогу.

— Но Черил, как вы мне беспрестанно твердите, влюблена. А мы с вами, мисс Уэлдон, одиноки. Ради чего же нам жить?

— В своем одиночестве вы, ваша светлость, виноваты сами, — ответила Мелисса.

— Значит, мужчина в отличие от женщины не должен дожидаться стрелы Купидона? — насмешливо спросил герцог. Помолчав, он добавил: — Поверьте, мисс Уэлдон, я слишком стар, чтобы тешиться иллюзиями. Оставим игрушки детям.

— Вы искушаете судьбу! — лукаво улыбнулась Мелисса. — Купидоны здесь повсюду: в мраморе, в дереве, на холсте. Берегитесь, как бы кто-нибудь из них не прицелился вам прямо в сердце!

— Говорю вам, я для этого слишком стар, — повторил герцог.

— А я говорю вам, что время не властно над любовью, — возразила Мелисса. — Семнадцать или семьдесят — для Афродиты все равно.

— Я не очень понимаю, о чем вы спорите, — снова вмешалась Черил, — но Мелисса права: для любви не существует возраста. Помню, однажды, незадолго до смерти, мама сказала мне: «Черил, я люблю твоего отца сильнее, чем в семнадцать лет, когда мы с ним обвенчались». — «Как же так, мама? — спросила я. — Ты же говорила, что с ума сходила от любви!»

— «Еще как сходила! — ответила она.