Изменить размер шрифта - +
.. Наши страстные мечты о Суходоле были понятны. Для нас Суходол

был только поэтическим памятником былого. А для Натальи? Ведь это  она,  как

бы отвечая на какую-то свою думу, с великой горечью сказала однажды:

     --  Что  ж! В  Суходоле с татарками  за стол садились!  Вспомнить  даже

страшно.

     -- То есть с арапниками? -- спросили мы.

     -- Да это все едино-с,-- сказала она.

     -- А зачем?

     -- А на случай ссоры-с.

     -- В Суходоле все ссорились?

     -- Борони бог! Дня не  проходило без войны!  Горячие все были -- чистый

порох.

     Мы-то  млели  при  ее  словах  и  восторженно  переглядывались:   долго

представлялся  нам  потом  огромный сад,  огромная  усадьба, дом с  дубовыми

бревенчатыми стенами под  тяжелой и черной от времени соломенной крышей -- и

обед в зале этого дома: все  сидят за столом, все едят, бросая кости на пол,

охотничьим собакам, косятся друг на друга -- и у каждого арапник на коленях:

мы мечтали о том золотом времени,  когда  мы вырастем и тоже будем обедать с

арапниками на коленях. Но ведь хорошо понимали мы, что не Наталье доставляли

радость эти арапники.  И  все  же ушла она  из Лунева в Суходол,  ^источнику

своих темных  воспоминаний. Ни своего угла, ни близких  родных не было у ней

там; и служила она теперь в Суходоле  уже не прежней госпоже  своей, не тете

Тоне, а  вдове  покойного Петра Петровича,  Клавдии  Марковне.  Да  вот  без

усадьбы-то этой и не могла жить Наталья.

     --  Что делать-с: привычка,-- скромно  говорила она.--  Уж куда иголка,

туда, видно, и нитка. Где родился, там годился...

     И  не  одна  она  страдала  привязанностью  к  Суходолу.  Боже,  какими

страстными  любителями воспоминаний, какими горячими  приверженцами Суходола

были и все прочие суходольцы!

     В  нищете,  в  избе обитала  тетя Тоня.  И счастья, и разума,  и облика

человеческого лишил  ее  Суходол. Но она даже  мысли не  допускала  никогда,

несмотря  на все уговоры нашего отца,  покинуть родное гнездо,  поселиться в

Луневе:

     -- Да лучше камень в горе бить!

     Отец был беззаботный  человек;  для  него,  казалось,  не  существовало

никаких  привязанностей.  Но глубокая  грусть  слышалась в его  рассказах  о

Суходоле.  Уже  давным-давно выселился  он  из  Суходола  в Лунево,  полевое

поместье бабки нашей Ольги Кирилловны. Но жаловался чуть не до самой кончины

своей:

     -- Один, один Хрущев остался теперь в свете. Да и тот не в Суходоле!

     Правда,  нередко  случалось  и  то,  что,  вслед   за  такими  словами,

задумывался он, глядя в окна, в поле, и вдруг насмешливо улыбался, снимая со

стены гитару.

     -- А  и Суходол  хорош,  пропади он  пропадом! -- прибавлял он с тою же

искренностью, с какой говорил и за минуту перед тем.

Быстрый переход