Что касается правил, так одним отцы святые учат — особенно, что нет власти, кроме как от бога, и что терпеть надо. Другим, если матери детей не выучили, так и можешь хоть сколько бумаги извести — толку не будет. Потому воров наказывать — это отдельный приказ имеется, которому писано, за какую вину сколько плетей или иного чего. Как хозяйство вести и жену в страхе держать — тоже свои правила. А только не государевы это заботы.

Не государевы, понятное дело. Тут на Ендрике — губернаторовы. Гришины, стало быть. Есть у этого острова важное отличие от других. Боярской земли тут очень мало. И бояр в аккурат по пальцам пересчитать можно. Хорошо это или плохо — кто знает? Когда б он с оглядкой действовал, да советы людей сановитых мог выслушивать, наверное бы не сделал столько ошибок.

С той поры и стал царевич наведываться в приказную избу частенько. Донесения читал, распоряжения, из столицы идущие, записи в книгах оброчных да людских. В светёлке терема часто сиживал, разбирая каракули Кондрата или рубленые фразы Волкера. Пересчитывая с Федотом казну и прикидывая, сколько расписок, взятых с торговых оборотов, можно из хождения вывести. Финансовая яма уменьшалась. Основной расход был на крепостной гарнизон, а он, почитай, не возрастает. Амуниция из пятнистой материи недорога, порох свой, провиант дёшев, и даже короткие переломные пищали не так дорого встают с той поры как Курт-немчин принялся делать их чуток на свой манер, но под тот же размер картуза и пули. Сбил он стрельцам цену, а то ишь, выдумали ломить.

Ещё Епифан — кузнец с подворья царского терема — тоже, говорят, приспособился такие ковать.

Так про финансы. Крепостной гарнизон, почитай всем с острова снабжается, вот и снизился самый большой расход. Сам царевич с ближниками своими тоже невеликих денег на прокорм требуют. Остаётся жалование работникам пороховой мельницы, да брусодорожной прислуге. А с торга деньги идут, хлебушек, что в закромах остался, по хорошей цене взяли — надо было готовить место под новый оброк, вот и опустошили склады. Если бы не затраты на обустройство прибывающих беженцев, можно было бы и вовсе изъять бумагу из обращения.

Селили прибывающих вдоль деревянной дороги кустом вокруг кордонов или казарм. Понятно — не вдоль пути, а в низинах у ручьёв или родников. Если бы сохранился обычай сеяться по раскорчёванной земле на пепле от спалённых деревьев, то скоро стал бы Ендрик голым, потому как свели бы лес. Оттого каждому, захотевшему крестьянствовать, вменили в обязанность пашню удобрять и через год давать ей отдых, али иначе делать, как воевода велит. О том бумагу составляли в чем прибывшие или имя писали, если умели, или палец прикладывали.

Будущих агрономов Волкер уже обучал. Разведчики из крепости ставили вышки на высоких местах и снимали планы местности, указывая и рельеф, и границы наделов, и новые дороги. Ладно бы всё шло гладко, так не бывало такого. Вот и писал Гриша перечни для закупок на других островах, посылая туда торговцев. Они живут на его земле, так что нечего с ними церемониться. Пущай везут, что велено, а то он найдёт, чем их утеснить. Только, чтобы в убытки не ввести, и хватит с них. Ворчали, понятное дело, люди торговые, но делали. Кому не люб воевода, так он тут никого не держит.

А ещё он кобыл купил и на богатые травы у северной дороги послал. Василию кучеру поручил приплод от них получить и далее стадо это держать на выпасе для того, чтобы лошадей на острове сделалось достаточно. Тратил Гриша по-прежнему много, вот и не получалось собрать средства на погашение долга перед людьми. Зато больше бумажек не допечатывал.

Меняла вдруг пропал из города. Ничего никому не сказал, а наутро не нашли ни его, ни денег, что, как говорили, несметные сундуки в подполе громоздятся.