– Ты дома?

– Да. – С телефоном в руке она направилась к окну спальни. – А ты где?

– На сорок пять этажей выше. Только что вошел.

– Как это? – спросила Розмари, глядя вниз, на белое неровное одеяло, которым укутался парк.

– Самолет, вертолет и метро. Что‑то вроде физзарядки, верно? На центральных улицах снег в основном убран, на расчистку брошена муниципальная техника. Совсем по‑рождественски.

Она глубоко вздохнула и проговорила:

– Помню, в прошлое Рождество у нас была своя елка. Тебе было пять с половиной, мы ее вместе наряжали. А ты помнишь?

– Забыл напрочь. Потому‑то я все еще в Аризоне. У тебя есть сапоги? Бутики, должно быть, уже все распродали.

– Есть, – ответила она.

Все были в сапогах – коричневых, черных, красных, желтых. Перчатки, варежки, шарфы, шляпы, шапки‑ушанки, красные щеки (в другие дни лишь чуть‑чуть розоватые), значки «Я люблю Энди», «Я люблю Розмари», широкие улыбки, блестящие солнцезащитные очки или глаза, улыбающиеся прохожим.

– Таким красивым город бывает только после большого снегопада, – сказала Розмари, дыша белым и шагая рука об руку с Энди по Центральному парку среди десятков других гордых участников движения «Отвоюем землю у машин». – Это и в самом деле пробуждает в людях самое лучшее.

– Да, пожалуй, – кивнул Энди.

Они остановились на Седьмой авеню посмотреть на мужчин, женщин и детей, которые помогали муниципальным техникам раскопать заваленный снегом содеразбрасыватель. Чуть дальше другая группа людей то же самое делала с чем‑то громадным и оранжевым.

Вместе с другими пионерами новоявленной тундры они вышли в район Сентрал‑парк‑саут, то и дело поддерживая друг друга, – снеговой покров толщиной в двадцать четыре дюйма еще не успели утоптать.

Розмари была полностью экипирована а 1а Гарбо: новые большие солнцезащитные очки, шарф на шее, шляпа с широкими вислыми полями, пальто от «Ниночки» – возможно, с плеча русского полковника. Впрочем, она уже почти «созрела», чтобы подарить пальто коридорному.

Энди не изменил своему пристрастию к простым нарядам: лыжные очки и громадный значок «Я люблю Энди» мгновенно превратили его в одного из безликих горожан, подражателей Энди, коих на планете легионы. Пожалуй, на одного из лучших.

К ним подошел полицейский в темных очках и поднял большой палец в кожаной перчатке.

– Эй, Энди! – ухмыльнулся он. – Класс! Здорово похож!

Энди и Розмари улыбнулись ему. Энди сказал:

– Спасибо, люблю тебя. – И они пошли дальше.

– Еще и голос! – вскричал полицейский. – Скажи еще что‑нибудь!

– Да пошел ты!

Полицейский рассмеялся и помахал рукой. Розмари пихнула сына локтем:

– Энди!

– Часть маскировки, – объяснил он. – Разве Энди ответил бы так? Никогда!

– О‑о!

– Скажи «дерьмо» – поможет.

– Дерьмо!

Они рассмеялись и по утоптанной тропинке повернули направо и прошли на Шестую авеню. Здесь, насколько охватывал глаз, земля была отвоевана – белая тундра испещрена человеческими силуэтами и окаймлена шеренгами иглу в форме автомобилей.

– А когда отказались от «Авеню оф Америкас»? – спросила Розмари, глядя на табличку с названием улицы.

– Официально – всего лишь несколько месяцев назад, – ответил Энди. Она улыбнулась:

– Хатч говорил, что кто‑нибудь однажды сосчитает буквы.

Это имя вызвало недоумение.