Это имя вызвало недоумение.

Пришлось рассказать о Хатче – ее друге, которого убила секта Романа.

Держась за руки в перчатках, они шли по Шестой авеню, будто оказавшейся на Северном полюсе, и водили по сторонам очками – антеннами локаторов. Пройдя авеню до середины, увидели, как несколько человек разгребают снег вокруг стоящего под углом к тротуару лимузина с окнами, залепленными не целиком.

Энди бросился на помощь, Розмари следом. Когда нашли и отворили незапертую дверцу, выяснилось, что в машине никого нет.

Они помахали на прощанье спасателям‑добровольцам и пошли дальше, отряхивая снег с одежды.

На Западной Пятьдесят первой они прошли мимо неоновой вывески мюзик‑холла «Радио‑Сити».

– Когда у тебя следующее выступление в прямом эфире? – спросила Розмари. – Жду не дождусь.

Энди перевел дух – из ноздрей вырвались струйки белого пара.

– Думаю, я больше не буду выступать. Во всяком случае, пока.

– Почему? Ведь это очень действенно! Знаешь, мне тут одна женщина, воспитательница из яслей, о тебе рассказывала. Говорит, когда увидала тебя, испытала настоящий религиозный экстаз.

Отведя от нее взор, он произнес:

– Не знаю, но у меня такое чувство, что после Зажжения мне надо будет ненадолго от всего этого отойти. Все обдумать и решить, как быть дальше.

– Я тут немного поразмыслила о презентации ток‑шоу, – сказала она. – И решила просто войти и сказать: а вот и я, мама Энди, прошу любить и жаловать. Есть отличное название – ты его подсказал: «Свежий взгляд». Правда, здорово? В самый раз для программы, которая сравнивает день сегодняшний и день вчерашний.

– Ага, здорово, – кивнул Энди.

– Я хочу поднимать серьезные темы, например, стоит ли нам говорить на языке террористов. И не столь серьезные, такие, как роликовые коньки с колесами в один ряд, – и приглашать людей, так или иначе связанных с темой.

– Не забудь, что мы собираемся ненадолго уехать. Розмари выдохнула длинную струю белого пара.

– Нет, – сказала она. – Нет, по‑моему, это не самая лучшая идея. Сейчас не время.

Энди выпустил воздух из легких, поджал губы. Держась за, руки, мать и сын шли по тротуару. Свернули направо, на Рокфеллер‑плаза, – и застыли на месте.

– Ух ты! – Энди поднял свободную руку. Розмари присвистнула.

Они приблизились к высоченному конусу разноцветных огней. Розмари сказала:

– Знаешь, что сразу замечает свежий взгляд? Чрезмерность! Обычно рождественская елка – это дерево, на котором висят украшения, а не просто огромный конус из огней и елочных игрушек. А тут, наверно, внутри пенополистирол.

– Вообще‑то в прошлом году ее укоротили, – признался Энди. – Люди стали жаловаться.

Они приблизились – по почти чистому асфальту, в людской толпе, между валами передвинутого бульдозерами снега. Найдя местечко, с которого были хорошо видны и елка, и каток с фигуристами перед нею, Розмари сказала:

– Впрочем, что касается блеска… Энди кивнул, глядя на елку. Розмари посмотрела на сына, на огни, блистающие на его очках, на щеки и бородку.

– Поздоровайся с Энди, – потребовал остановившийся перед ними мужчина, держа мальчика лет семи за ручонку в варежке. Мальчик, глядя на Энди, застенчиво покусывал вторую рукавицу. Мужчина подмигнул.

– Будь лапушкой, – сказала Розмари. Энди нагнулся, улыбнулся мальчику, снял очки и сказал:

– Привет.

Мальчик опустил варежку до подбородка.

– А ты настоящий Энди?

– Если со всей прямотой, – ответил Энди, – то я сейчас не уверен.