Увы, все надежды прахом пошли буквально сразу.

— Идите прочь. — Сказал господарь.

— Но как же с дорогой-то? — Пискнул старейшина, что посмелее был.

— Глухие? — Рыкнул воин один, а господарь уж за ворота ушёл. — Валите отсюда.

— Но дорога…

— Да хоть дорога, хоть храм — плевать нам, чем Свободные занимаются, пока двадцатину платят.

Сказал так им воин тот.

Ушли они, головы чешут в пути, да девки сельские плачут в дороге — не стал их господарь сношать, даже своим воинам не отдал посношать, совсем у него никакого понятия о морали доброй и верной, что Богами спущена с Небес. И как его за такое ещё молния Каила не поразила? Ведь рассаживает всюду разврат этот пагубный и распутство с бесстыдством пополам! А Боги молчат, не наказывают. Иной раз казалось даже, что Боги, тем знак дают — передумали они, другая мораль теперь…, но как мораль может быть другой? То ересь явная и за то повинность выстрадать надобно обязательно…, а где её выстрадать? Господарь с повинностями неизменно посылает. Иногда далеко, иногда нехорошими словами, а порой так далеко посылает, что даже Пирайи от стыда за такие вот речи краснеть начинает. Бесстыдный господарь, на разврат и порок бросивший селян добрых — Баргово время настало, Баргово…

Пирайи глубоко вздохнул. Тяжело ему стало — с тех пор как мальчика выгнал, всё труднее и труднее за хозяйством следить. Жениться не стал он — распутные девки сельские, господарем до бесстыдства доведённые, только к Баргу и приведут. Как жениться вообще, если в первую ночь ему самому жену свою сношать придётся? Это ж преступление великое! А Пирайи человеком был хорошим, зла никогда не делал, и пресмыкаться ни перед кем, ни собирался — никогда так не делал, и начинать даже и не думал! Пускай другие, слабые и безвольные, идут на поводу Баргового разврата, женются без спросу господареву, и сами жён своих сношают в первую ночь. А он в Баргово Подземное Царство, после смерти попасть не желает. Вечность в муках, не для него. Он всегда следовал заветам Богов и милости господарей, что от Богов властью обличены. Так что ему только на Небеса и портить себе посмертие ради какой-то глупой беспутной девки, он не станет.

Но в итоге, с хозяйством он уже не справляется. Мальчика нет, он один, жениться теперь никак, только ради проклятья вечного. И чего делать? Не знал Пирайи, как ему теперь быть.

Не знал, пока не услышал вести странные.

Вновь вспомнился мальчик. Как его звали? Это, почему-то, вспомнить не смог. Воин господарев, который без того ходит, что человека человеком делает, но с титьками, вот тот воин тогда его побил сильно очень — из головы повылетало много чего. И за что вообще побили? Пирайи так и не понял, но раз побили, значит, была повинность какая-то. Просто так господаревы воины наказывать не станут, это все знают, так оно с Божьего веления давно уж повелось. Ежели наказал бы воин господарев ни за что — молния его бы и убила воина этого прямо на месте. Но молнии не было, а значит, за дело получил Пирайи.

К Баргу в зад этого мальчика — да и сдох поди давно.

Другое важно, другое.

Брешут али нет?

Вернулся один из селян, из городу Нару, что выстроил Святой король вдали отсюда. Молва ходила, что там, в отличие от Сабы, Тобу и Салира, без городского налогу можно торговать. Но далеко, да и налоги не такие уж и великие в городах Сабасских. Но всё ж поехал тот жадный грешник молодой, уже безвозвратно погубивший свою душу — жену свою до сих пор сношал только сам, уж и детишек наплодил. Пирайи каждый раз плевался, ту бабу срамную увидев — грязная шлюха, которую сам Барг заживо жрать будет после смерти.