Уже неделю они оставались на берегу. Пирайи часто смотрел на океан, вот и сейчас он туда смотрел, сев немного боком — очень зад болел. Ну, оно и понятно. Понравился он господарю, сношал он его каждый вечер. А вчера вот принёс ему поесть со своего стола — целый ломтик заморских сладостей подарил! Очень добрый господарь тот.

Пирайи всё ждал вечера — добрый господарь снова придёт его сношать и может быть, опять что-нибудь ему подарит. Или другой какой господарь придёт. То ведь не так важно — они все правильные были, эти новые господари — те самые, словно прежний господарь сошёл с небес и явился к ним вновь, дабы жили они как люди, а не как зверьё глупое лесное, у коего нет мудрого господаря Богами назначенного свыше.

Пирайи с надеждой смотрел в будущее — прежняя, счастливая и свободная жизнь, свободного человека, каким он был всю свою жизнь, может быть, она вернётся к нему и эти ужасные времена, под тяжким гнётом проклятого правителя Логана, растворятся как утренний туман…

Вот, Гримтек опять беситься начал, когда его сестру вчера сношали у кустов, так господари не стали просто его бить, как раньше — привязали к дереву, что б двинуться не мог. Мошкара его кусает поутру, распух уже весь. А господари в него косточками кидают, камушками, вот и они стали тоже с утра — скучно же, почему бы не покидать что-нибудь в фальшивого господаря?

Вечер наступил, но господарь не подошёл к нему, ни тот, что сношал его раньше, ни другие.

Все они смотрели на океан, рассеявшись нестройным порядком по берегу песчаному.

Пирайи и односельчане его посмотрели туда тоже. Над горизонтом виднеется парус, алый, с синей молнией на нём — Валлийские паруса…

Слёзы пошли из их глаз, но ничего не поделаешь. Решили господари продать их в ужасное рабство в ужасном краю. Гневается на них Прива, ох гневается!

Многие из них с ненавистью посмотрели на Гримтека всё ещё привязанного к дереву — он виноват в том, что судьба такая злобая у них теперь. Только он в том и виноват, Баргово семя!

Со свистом, над головами пронеслись чёрные молнии. Вскрикнули господари, падая на песок, со стрелами в своих широких спинах — то не молнии были, то стрелы были…

Пираи завизжал от испуга и сжался в комок на песке, спрятав лицо в ладонях. Он слышал вопли, богомерзкую брань — кто-то о Приве нехорошие вещи сказал, о местах её тех, что солнцу обычно не показывают. Звенела сталь, кричали раненные и умирающие.

А затем всё стихло.

Пирайи открыл глаза и убрал ладони от лица.

Три десятка воинов стояли на песке, глядя на горизонт. Вокруг них лежат тела наёмников, жестоко изрубленные, утыканные стрелами. Шли минуты, они всё стояли неподвижно почти, а затем валлийский корабль развернулся и поплыл прочь, к горизонту.

— Кохан, — тихо сказал господарь с волчьим мехом на одном из своих наплечников, — места тут злые, Ганг совсем рядом. Может быть, двинемся сейчас?

— Это просто лес Торад. Пусть и колдовской, но просто лес. Ночью будет не просто идти.

— Я понимаю. Но хотелось бы поскорее отсюда убраться.

— Ладно. — Кохан кивнул и зычным криком отдал приказы.

Совершенно не понимая, что происходит, и почему Прива вдруг передумала, поднимался Пирайи на ноги — верёвки с них не сняли. Кохан собирался, да Торад который, сказал, что ночью проще так их вести, на верёвке значится.

По лесу тёмному и страшному шли минут тридцать, пока наёмники не остановили их — где-то заржали лошади и вскоре конный отряд двинулся впереди. За авангардом, к сёдлам четверых господарей, привязали общие верёвки, за коими тянулась цепь односельчан Пирайи.

Странные времена вновь вернулись — их не били, не пытали, сношать никого не стали.