|
Операция оказалась предельно простой: вернуть на прежнее место одно ребро, запавшее после рождения. Особой необходимости в ней не было. По принципу «если делать, то лучше сейчас» подгадали под летние каникулы. Сама операция завершилась, едва начавшись, но кости находились близко от сердца, и врач хотел понаблюдать за подругой; к тому же она решила про-верить нервы, и в конечном итоге провела в больнице около двух недель. Мы поехали навестить ее на 125-кубовой «ямахе». Товарищ вел мотоцикл туда, я – обрат-но. Сам я ехать не хотел, но он попросил меня составить компанию – не знал, о чем с ней гово-рить один на один. До тех пор ни я, ни он в больнице не были ни разу и с трудом представляли, что это за заведение. По пути он завернул в кондитерскую и купил коробку шоколада. Я одной рукой держался за его ремень, другой прижимал к себе эту коробку. Стоял жаркий день, наши майки несколько раз промокли от пота, а затем высохли на ветру, так что от нас несло, как от скотоводов. По пути туда он пел какие-то жуткие песенки. На заднем сиденье мне едва не делалось дурно от запаха его пота. Прежде чем нырнуть в ворота больницы, мы съехали к берегу моря, решив передохнуть под деревьями. Море в ту пору было грязным, лето близилось к концу, поэтому купались немно-гие. Мы просидели на берегу четверть часа, курили и болтали. Я представил, во что превратился шоколад, но кому какое дело. – Тебе не кажется странным? – спросил он. – Что мы сейчас здесь вот так, вдвоем? – А чего странного? – Я и сам понимаю, что ничего. Но все-таки странно как-то. – В каком смысле? Он покачал головой: – Не знаю… Ну, например, место, время. Восемь лет прошло. Этого товарища уже нет – он умер. Отодвинув стул, я купил у кассирши талон на кофе, отдал его официантке и вернулся за стол наблюдать за морем. Принесли вторую кружку кофе, а с ней – пластмассовый стаканчик с сахаром и сливками в пакетиках. Сначала я взял сахар, высыпал его в пепельницу, сдобрил сливками и перемешивал окурком до однородной кашицы. Зачем это сделал, сам не знал. Даже не так – некоторое время я просто не замечал, что делаю. А поймал себя на этой мысли, только увидев жуткую смесь пепла, сахара и сливок. Иногда бывает. Когда не в силах сдержаться. Словно проверяя баланс тела, я взял кружку обеими руками, прильнул губами и неспешно отпил. Удостоверился, как горячий кофе заструился изо рта в горло, оттуда дальше по пищеводу. Затем ощутил, как целиком помещаюсь в собственном теле. Распластал руки по всей ширине стола, убрал их. Проследил, как секунды ручных электронных часов меняются от 01 до 60. Не понимаю. Что бы я ни извлекал из памяти, стоящих фрагментов не оказалось. Ничего особенного. Товарищ просто поехал в больницу навестить подругу, а я составил ему компанию. Больше ни-каких происшествий. Как память ни напрягай. Она была в голубой пижаме. Новой свободной голубой пижаме. На нагрудном кармане инициалы JC. Что это за JC, задумался я. В голову приходило только Junior College или Jesus Christ. Но то было название фирмы-производителя. Мы втроем расположились в столовой. Курили, пили колу, ели мороженое. Она была го-лодна и съела два сладких пончика, запивая какао, сдобренным густой пеной. Но все равно не наелась. – Эдак ты до выписки растолстеешь как поросенок, – изумился товарищ. – Да ладно! Надо поправляться! – ответила она. Пока они разговаривали, я смотрел в окно на олеандр. Офомный олеандр – он сам по себе походил на небольшую рощицу. Слышался шум волн. Оконные ручки проржавели от соленого морского ветра. Подвешенный к потолку древний вентилятор гонял теплый воздух. В столовой витал запах больницы. Он чувствовался и в еде, и в напитках, словно все они между собой сго-ворились. Я оказался в больнице впервые в жизни, и от этого запаха мне стало тоскливо. |
