|
В комплекс входили шницель и жареная белая рыба, а вдобавок к ним – салат, булочка и суп в чашке. Сидя друг напротив друга, мы молча все это ели: пили суп, отщипывали хлеб, намазывали масло, накалывали вилкой салат, резали шницель ножом, накручивали и отправляли в рот гарнир из спагетти. Все это время соседи-супруги продолжали говорить о раке. Муж оживленно объяснял, почему в последнее время увеличилось число онкологических больных. – Который час? – спросил брат. Я согнул руку в локте и посмотрел на дисплей. Затем проглотил кусок булочки. – Без двадцати час. – Уже без двадцати час, – повторил он. – Похоже, они не понимают, в чем дело, – сказал брат. – В смысле, почему я не слышу. Го-ворят, видимых отклонений нет. – Дану. – Разумеется, сегодня первый прием – сделали только основные анализы. Подробные ре-зультаты будут позже… Сдается мне, лечение затянется. Я кивнул. – Врачи все одинаковы. В какую больницу ни приди. Как чего не знают – списывают на других людей. Осматривают ушную раковину, делают рентген, замеряют реакцию, считывают волны мозга, и если ничего не находят, валят все на меня. Мол, в ухе изъянов нет, изъяны во мне самом. Дурдом какой-то. В конце концов начинают еще меня упрекать. – Но ты ведь на самом деле не слышишь? – Ага, – кивнул он. – Конечно, не слышу. Я не вру. Брат смотрел на меня, слегка склонив голову. Похоже, сомнения в нем его самого не трогали. Мы сидели на лавке и ждали автобус. По расписанию он должен был прийти минут через пятнадцать. Дорога вела под горку, и я предложил пройти пешком пару остановок, но брат ска-зал, что будет ждать здесь. Мол, все равно садиться в один и тот же автобус. Что ж, резонно. По-близости был алкогольный магазин, и я отправил брата за пивом. Тот опять купил себе колу. По-прежнему стояла хорошая погода, по-прежнему дул свежий майский ветер. У меня пронеслась мысль: что если закрыть глаза, хлопнуть в ладоши, открыть глаза – и все совершенно изменится. Причина тут – ветер, который, помимо разных ощущений на коже, еще и как-то странно шаркал по ней, будто напильником. Дело в том, что у меня такие ощущения бывали и раньше. – А ты как считаешь? Что ухо то слышит, то не слышит – это на нервной почве? – спросил брат. – Не знаю. – Я тоже. Пока брат теребил лежавший на коленях пакет с лекарствами, я потягивал пиво из поллит-ровой банки. – А как это – когда перестаешь слышать? – поинтересовался я. – Например, когда сбивается настройка радиостанции. Волны то вверх, то вниз. Звук сла-беет, а затем пропадает вовсе. Спустя время волна возвращается и становится слышно, но все-таки не так, как у людей здоровых. – Да, нелегко тебе. – В смысле, что ухо перестает слышать? – И это, и другое… – Правда, я сам это не ощущаю. Нелегко там, или как. Куда больше хлопот от всяких не-ожиданностей, которые напрямую с глухотой не связаны. Поразительные вещи бывают. – А-а. – С такими ушами, как у меня, так или иначе начнешь всему удивляться. – Ну. – Не кажется тебе, что это уже смахивает на хвастовство? – спросил брат. – С чего бы? Брат опять задумался и потрепал бумажный пакет. Я вылил остаток пива в канаву. – Ты видел фильм Джона Форда «Форт Апач»? – неожиданно спросил он. – Нет, – ответил я. – А я смотрел недавно по телевизору. Классный фильм! – А-а. Мы видели, как из ворот больницы выехала зеленая спортивная иномарка, повернула на-право и покатила вниз по склону. Внутри сидел мужчина средних лет. Машина сияла под лучами солнца и походила на гигантское насекомое. |
