Исправник изъял его, а потом, в присутствии свидетелей, сделал опыт: несколько раз из него выстрелил. Затем он собрал пули и изучил их под увеличительным стеклом, а затем и под микроскопом. Проба удалась исключительно. Все пули сохранили одинаковые бороздки и следы. В том числе точно такой же оказалась и эта пуля, что была вынута из трупа Ленского. Сие неопровержимо доказывает: юного поэта убили не из пистолета – из ружья. Вашего штуцера, милостивый государь!
И вот только тут Аврамов смертельно побледнел.
Онегин, как сказывали мне потом, блефовал – качество, которому он в совершенстве научился в ходе бесчисленных партий в фараон. Не было, как мы знаем, посмертного вскрытия тела Ленского. Пулю, которой был убит поэт, он вынул из дерева на месте дуэли. И не был замешан в дело никакой капитан-исправник. Не изымал он никакого ружья из О-ского имения Аврамова. Не проверял вылетавшие из него пули. Нет, не было у Евгения доказательств, что смертоносный снаряд вылетел из штуцера, принадлежавшего именно новому хозяину Красногорья, а не кому-то другому. Но блеф Е.О. – как чуть позже выяснилось, смертельно опасный – в конце концов подействовал на его противника. И тот вскричал: «Егорка!»
В мановение ока ситуация переменилась. Из боковой двери выскочил человек с ружьем наперевес. Он нацелил его на Евгения и, улыбаясь, проговорил:
– Не двигайся, барин! Застрелю.
Онегин оглянулся и увидел, что то был не кто иной, как старый его знакомый Егорка Скотинин, который уже пытался один раз убить его вместе с двумя своими приспешниками – в день, когда Евгений выехал из своего имения в город К***.
– Ах, и ты здесь, мерзавец! – с улыбкой молвил он мужику.
Аврамов в тот же миг вынул из ящика заряженный пистолет и тоже направил его на Евгения.
– Финита ла комедия! – сказал он.
– Потрудитесь объяснить, сударь, – холодно осведомился Онегин, – что означают ваши выходки?
– Вы и впрямь слишком многое узнали. Но недаром же сказано в Писании, что многие знания – многие печали. Вот и ваше знание, милостивый государь, вскоре обернется печалью – в виде преждевременной вашей смерти. Нет, пожалуй, я не буду ждать ни случайных разбойников, ни вдруг понесшей лошади, ни наемного бретера. Вы станете жертвой лихих людей – прямо здесь, в Петербурге. Они застрелят вас где-то на улицах столицы и после кинут ваш труп в Неву. Не правда ли, Егорка?
– Истинно так, ваше сиятельство, – ухмыльнулся мужик.
– Не слишком ли тяжкий груз вы берете на себя, милостивый государь? – осведомился Евгений.
– Ничего, сдюжу. Моя совесть уже выдержала убийство одного моего соседа. Примирится и с другим.
– Коль скоро вы упомянули об убийстве Ленского… – Онегин принял самый философический вид. – Я потратил столько усилий (и времени), чтобы понять, что на самом деле произошло. И теперь, напоследок… – Он сделал вид, что полностью примирился с происходящим и тем, что печальная участь его решена. – Я, похоже, целиком нахожусь в вашей власти. Не сделаете ли вы мне милость? Не расскажете ли на прощание – все равно уж я никому не успею поведать, и никто больше не узнает, – как вы все-таки убили Ленского? Прав ли я в своих догадках?
– О, вам интересны подробности! – засмеялся Аврамов. – Поистине, пытливый ум! Да вы ж, наверно, и сами многое узнали. Настоящий из вас, сударь, шпик получился.
Евгений сделал оскорбленный жест, и Егорка угрожающе протянул:
– Тихо, барин, тихо.
– Но, впрочем, – продолжал его хозяин, – я никуда не спешу сегодня. А ведь похвастаться своими достижениями порой очень хочется – да жаль бывает, некому. |