Но мы-то, Таня, с тобой, как женщины, обе знаем, что если мы, барышни, не захотим этого кокетства – его не будет. Что выбираем мы. И мы – начинаем. Начинаем – все на свете, в том числе и любовную игру.
Вот и я тем вечером взяла Онегина в оборот. Я – его (а не он меня!) И это я сделала так, чтобы он сидел подле меня, и жал руку, и говорил любезности, и пригласил бы на вальс, а после – на мазурку и котильон. У меня была одна цель: взбесить Ленского. И – я могла себя поздравить – я ее достигла. Он разгневался.
Боже ты мой! Неужели я хотела погубить его – как советовал мне мой демон Иван Борисович? Нет, нет и нет! Позлить, доставить неприятность, разъярить – да. Но как я могла хотеть, чтобы его убили! Мальчика – тихого, чистого, скромного! Нет, я не желала ему смерти! Зачем – о, зачем – твой Онегин сделал это?!
Но так случилось. Я заранее не знала ни о какой дуэли. Ленский ничего не сказал мне даже в свой последний день.
Пуля Евгения пронзила его грудь навылет. Мне долго боялись преподнести эту весть, опасаясь, что сведение о гибели жениха убьет меня. Но я – о, да, я оплакивала Ленского – он, несчастный, погиб случайно и ни за что. Но главное чувство, которое я испытала, когда до меня донесли известие о его гибели, – я боюсь показаться чудовищем, но, сестра, это так! – главная моя эмоция была: огромнейшее облегчение, чувство небывалой свободы, которое все затопило меня.
Именно потому столь легко – для тебя и маменьки – я нашла тогда замену Ленскому. Слишком быстро (на ваш взгляд) выскочила за своего Григория. Вы ведь не знали, что мы знакомы с ним уже более полугода, что я давно люблю его – как и он влюблен в меня.
И вот мы обвенчались и уехали. И сердце мое понемногу успокоилось. Я забыла те страсти, что кипели вокруг меня четыре года назад. И вдруг теперь явление Онегина (я уж думала, что никогда больше его не увижу!) вновь растревожило меня. Оно снова вернуло мне боль, стыд, восторг и радость той зимы.
В тот момент, когда я выскочила из коляски с криком: «Прости его, прости!» – мой муж готов был выстрелить в Онегина. Но он послушался меня. Он разрядил свой пистолет в воздух. А затем я умолила Евгения Александровича попросить извинения перед моим Григорием (обещая, что расскажу ему о подлинных событиях позже).
Он внял моим молитвам. Они примирились.
А после у нас дома, за обедом, я поведала этим двум мужчинам все то, о чем рассказала сейчас тебе.
Мой Григорий был в восторге.
А Евгений лишь протянул понимающе: «Так, значит, стрелял другой. Я полагаю, это был Иван Борисович – ваш наставник, Ольга. Серый человек из Петербурга со своими дьявольскими советами».
А уже сегодня Онегин собирается назад в Петербург. С мужем моим они подружились – что удивительно, очень уж они разные, да и встреча их едва не обернулась трагедией. Однако теперь Евгений уговаривает ехать в Санкт-Петербург, обещает познакомить с нужными для продвижения по службе людьми и похлопотать за его карьеру. Я хоть и слегка ревную Григория (и буду по нему скучать), но тоже убеждаю благоверного совершить это путешествие. Может, и ты, сестренка, воспользуешься связями своего супруга-генерала и порадеешь ему?
А что касается прошлого – вот и вся моя повесть, сестра.
Пиши мне. Жаль, что мы с тобой так долго не виделись. Приезжай ко мне, как сможешь – одна, вместе с супругом, как хочешь. Так жаль, что я стала столь тяжела на подъем – все-таки, как ты знаешь, у меня с Гришенькой уже двое мальчиков, Гришка да Мишка – да еще сестра их Дашка (а может, еще один братик Сашка) скоро появится.
Прощай, моя родная. Напиши мне.
Твоя Оля.
Е.О. вернулся в Петербург в середине июня. В тот же вечер он послал мне записку с просьбой принять его. |