Люди вокруг видят о каждом из нас гораздо больше, чем мы сами можем представить. Видят и судачат, и знают. Вот и мне очевидно, что вы будете страдать и рваться, если выйдете за человека, с которым вы оплошно обручились. Я знаю, вы любите другого…
– Откуда?! – воскликнула я. – Он вам сказал? Вас прислал он? Григорий?
– Видите, как вы легко выдаете сами себя, – улыбнулся он. – Значит, я прав – у вас есть возлюбленный, и его зовут совсем не Владимир, но Григорий. А как же вы думаете поступить с Ленским? Неужто вы покорно, словно овца, пройдете тем ужасным путем, что прошла ваша маменька – а теперь приуготовила вам? Выйдете за нелюбимого?
– Но что могу я сделать?! – почти простонала я. Несмотря на странную и даже пугающую осведомленность господина, он отчего-то вызывал во мне доверие.
– Вам надо господина Ленского устранить, – сардонически улыбнулся незнакомец. В тот момент он показался мне Мефистофелем.
– Устранить?! – Я была ошеломлена. – О чем вы говорите?
– Ну, представьте: когда бы он вдруг однажды вовсе исчез, насколько бы всем сразу стало лучше.
– Исчез?! Что вы имеете в виду?
– Ну, допустим, умер. Или был бы арестован. Сослан. Или отправился в длительное путешествие в Европу.
– Но как я могу желать этого? Ведь он мой жених!
– Желать не можете, – ответствовал он с любезной улыбкой, а заключил парадоксом: – А сделать – вполне.
– Что вы имеете в виду? – повторила я, совершенно обескураженная и чувствуя себя вдруг ослабевшей.
– К примеру, – приятно улыбнулся мой собеседник, – представим себе ситуацию, что вашего жениха вызвали на поединок. И тут возможны два исхода: либо его убьют (что лично вам, безусловно, будет только на руку)…
– Что вы такое говорите… – прошептала я.
А он будто бы не заметил моих возражений и продолжал:
– …либо Ленского арестуют за дуэль, а впоследствии за нее сошлют. Данный исход для вас, конечно, хуже, чем его гибель, – но тоже порождает определенные надежды.
– Вы хотите сказать, что мой Григорий должен вызвать Владимира?
– Ну, почему же именно Григорий! Бретеров и забияк нынче много. Да и у самого вашего жениха кровь – как у всякого поэта – должна быть горяча. Такие часто взрываются ревностью и другими сильными чувствованиями – и, соответственно, нарываются на неприятности. А стреляет Владимир, должно быть, худо – что взять с выпускника Геттингенского университета!.. Подумайте над этим.
– Вам-то что за дело до моего жениха?! Зачем вы-то проявляете к нам свою участливость?
– Старые счеты, сударыня, – любезно проговорил он.
– О чем вы?
– Не терплю я, говоря по совести, всю эту фамилию – Ленских. Ни батюшку его не терпел, ни маман. Как говорила моя старая нянька, шибко они благородные. Денег, как та же нянька сказывала, куры не клюют, в Геттингенах обучаются – а от соседей и друзей нос воротят. Ф-фу, не терплю!
Я посчитала тогда объяснение Ивана Борисовича достаточным. Напоследок он напомнил мне:
– И спросите сами у вашего жениха про его, как говорят крестьяне, зазнобу. Я имею в виду Марию, дочку красногорского управителя Евстафия.
Затем любезно, но быстро попрощался и укатил в своей карете.
Я же только прошептала ему вслед:
– Вы – чудовище!
Однако дьявольское семя он в меня заронил. Оно сначала дремало во мне, а затем стало давать всходы. Все чаще я думала о том, чтобы Ленский исчез. |